Врата - стр. 12
– Но ведь ты не можешь ехать, что же зря говорить об этом?
Услыхав столь неожиданное и бесспорное суждение, Соскэ скрестил руки на груди и некоторое время размышлял. Как ни крути, как ни верти, а он и в самом деле связан обстоятельствами, из которых ему не вырваться. И все осталось по-прежнему.
Не находя выхода, Соскэ обменялся с дядей еще несколькими письмами, но все безрезультатно. Лишь в каждом письме повторялась все та же фраза: «при встрече».
– Так ничего не выйдет, – поглядев сердито на жену, сказал однажды Соскэ. Месяца три спустя ему неожиданно представилась возможность вместе с О-Ёнэ съездить в Токио. Но тут он простудился и слег, а потом еще заболел брюшным тифом и провалялся в постели два с лишним месяца. Он стал так слаб, что после выздоровления почти месяц не мог ходить на службу. А вскоре был вынужден покинуть Хиросиму и переехать в Фукуоку. Незадолго до переезда он было решил воспользоваться случаем и выбраться ненадолго в Токио, но и на сей раз обстоятельства складывались не в его пользу. Так и не осуществив своего намерения, Соскэ сел в поезд на Фукуоку. К тому времени деньги, вырученные от продажи имущества в Токио, были на исходе. Приехав в Фукуоку, он чуть ли не два года провел в ожесточенной борьбе за существование. Вспоминая студенческие времена в Киото, когда, под самыми различными предлогами, он мог в любое время потребовать от отца крупную сумму и потратить ее как заблагорассудится, Соскэ с суеверным страхом думал, что уйти от судьбы невозможно, что рано или поздно приходится расплачиваться за содеянные ошибки. Безмятежная юность теперь представлялась Соскэ подернутым дымкой золотым временем.
– О-Ёнэ, я ведь ничего не предпринимаю, – говорил Соскэ, когда становилось невмоготу. – Может, снова обратиться к дяде?
О-Ёнэ, конечно, мужу не перечила. Лишь, потупившись, говорила с ноткой безнадежности:
– Бесполезно. Ведь у дяди нет к тебе доверия.
– Возможно. Так ведь и я не очень-то ему доверяю, – запальчиво возражал Соскэ, но, глянув на потупившуюся О-Ёнэ, сразу, казалось, терял мужество. Такие разговоры вначале происходили раз или два в месяц, потом раз в два или три месяца, пока наконец Соскэ не заявил однажды:
– Ладно, пусть только он поможет Короку. Об остальном мы потолкуем, когда мне удастся побывать в Токио. Слышишь, О-Ёнэ, на том… Так и решим…
– Что ж, так лучше всего, пожалуй, – ответила О-Ёнэ.
И Соскэ перестал думать о Саэки. Обратиться к нему с просьбой о помощи Соскэ мешало прошлое. И он так ни разу и не написал дяде по этому поводу. От Короку время от времени приходили письма, чаще короткие и официальные. Соскэ помнил Короку совсем наивным мальчиком, которого он видел, когда приезжал хоронить отца. Ему и в голову бы не пришло поручить этому мальчику от своего имени вести переговоры с дядей.
Супруги жили, согревая собственным теплом друг друга, словно нищие в лачуге, лишенной солнечного света. И лишь когда бывало нестерпимо тяжко, О-Ёнэ говорила Соскэ:
– Ничего не поделаешь!
– Как-нибудь выдержим, – отвечал в таких случаях Соскэ.
Покорность судьбе и безграничное терпение – вот все, что им осталось в жизни: ни луча надежды впереди, ни тени будущего. О прошлом они, словно сговорившись, никогда не вспоминали.
– Вот увидишь, – изредка утешала мужа О-Ёнэ, – скоро все переменится к лучшему. Не может ведь всегда быть плохо.