Впереди Авангарда - стр. 17
Похожих заявлений было не менее пятидесяти, изъявлялись они настоль угрожающе, что не испугаться их могли только образа с Николаем Угодником, святой Матроной, Матерью Божьей и главный врач в образе протоиерея Симеона.
Эти вопли перепрыгивали через фанерную двухметровую изгородь, обозначавшую мужское отделение. Факт подтверждала символичная «М», выведенная элегантно славянской буквицей с завитушками как на дворовом сортире храма-дурдома.
С другой стороны церкви, в большой комнате, где раньше служили молебны «за упокой» и отпевания, разместилось женское отделение, тоже обнесённое фанерой с широкими, под все женские форматы, дверью с буквой «Ж», не менее загогулистой. Оттуда слышалось хоровое чтение молитвы «Царю Небесный».
– «Царь Небесный, Утешитель, Советник, Наставник, Дух истины, везде сущий и всё наполняющий присутствием Своим, Сокровище благ и Податель жизни, прииди и поселись в нас, очисти нас от всякого греха и спаси, Преблагий, души наши».
В процессе изречения заклинания этого большинство барышень из провинциального Зарайска и окрестных деревень тихо, ласково плакали и сморкались, конечно же, не в подолы юбок. В платочки вышитые крестиком. Но из хора выбивались-таки истеричные голоса с дежурной, заученной интонацией.
– Русалки не могут долго жить промеж кирпичей. Верните меня в родную речку Тобол, где поймали. Там и дом мой, и муж-слесарь, пьяный всю жизнь, и свекровь – сволочь! Акула белая. Отпустите, я вам всем варежки свяжу к зиме на рыбьем меху!
Кто-то тихонько, чтобы не обрушить, бился о фанеру мягкой копной волос.
Какая-то дама, явно из рафинированных ссыльных, умоляла невидимых докторов.
– Я уже три дня не была в Лувре, Галерее Уффици во Флоренции, в Сикстинской Ватиканской капелле, даже в Римских Капитолийских музеях и в Музее Галилея, плюс в любимом несравненном музее Антонио Страдивари, который в Кремоне. Позор! Я отстаю от благословенного влияния прекрасного и теряю интеллигентность! Отправьте меня вечерним поездом в Париж беспрекословно!
Ну, много звучало поверх фанерных стен и других выпадов в адрес психиатрического диспансера, главврача, медсестёр, и даже дворника невнятно ругали и стыдили, за то, что метлой он забрасывает самую вонючую пыль на головы страдальцев душевных. Правда, дворника в дурдоме пока вообще не было даже в штатном расписании.
Ваньку-дурака разместили отдельно. Возле ризницы за Царскими воротами поставили кровать, тумбочку для мыла и зубной щётки с порошком «Особый». Сами врачи имели выгородку за престолом прямо под распятием Христа.
– Чего они все горланят-то? – Иван постучал кулаком по фанерной двери и без разрешения вежливо ввалился в убогий кабинет докторский. – И какого пса меня отдельно от народа отлучили? Я смирный. Не покусаю никого.
– Вот у нас в храме, то бишь, тьфу ты, в диспансере, три отделения всего. – главврач, протоиерей Симеон-Афанасий посадил Ивана на табуретку, ногу его уложил поверх другой и постучал по коленке серебряным молоточком. Ваня проявил инстинктивную бурную реакцию и въехал ботинком главврачу поддых.
Отец Симеон отдышался за пяток минут и разъяснение довершил: -
Одно – для мужчин, другое – для женщин, а третье – для психически больных. Вот ты больной, но единственный. Больше в Зарайске нет умалишенных кроме председателя облсовпрофа Жестяного. Но его забрать не даёт первый секретарь обкома Червонный. Потому как нормального труженики перестанут бояться и не станут взносы платить. А псих собирает мзду профсоюзную аж с избытком. Ну, если натурально кто занеможет башкой, мы его к тебе и подселим. Будет веселее, да, Ванюша?