Возвращение - стр. 14
За несколько последующих недель Соня поняла, что вторник стал для нее самым любимым днем недели, а занятия танцами – обязательным пунктом в ее ежедневнике. То, что поначалу было просто развлечением, превратилось в предмет настоящей страсти. В багажнике ее машины валялись компакт-диски с сальсой, в ритме которой она, сидя за рулем, мысленно пританцовывала по пути на работу. Каждую неделю она возвращалась с урока в радостном возбуждении, раскрасневшаяся и разгоряченная. В тех редких случаях, когда Джеймс оказывался дома раньше нее, он встречал Соню снисходительными репликами, спуская ее с небес на землю.
– Хорошо поплясала? – справлялся супруг, поднимая глаза от таблоида. – Как там другие девочки в балетных пачках?
В интонациях Джеймса, хоть он и делал вид, что подтрунивает, сквозил неприкрытый сарказм. Соня старалась сохранять хладнокровие, но все равно чувствовала себя обязанной оправдаться.
– Это очень похоже на занятия степ-аэробикой. Может, помнишь? Пару лет назад я постоянно на них ходила.
– Хм-м… что-то смутно припоминаю, – доносился голос из-за газеты. – Только ума не приложу, зачем ходить туда каждую неделю.
Она как-то коснулась своего нового увлечения в разговоре со своей старой школьной подругой Мэгги. Девчонками они семь лет ходили в одну и ту же среднюю школу, где были неразлучны. Прошло два десятка лет, но Соня и Мэгги все еще довольно близко дружили и несколько раз в год по вечерам встречались в винном баре, чтобы пообщаться. Мэгги пришла в восторг от занятий Сони танцами. А можно ей тоже прийти? Соня не против взять ее с собой? А Соне это было только в радость. Так будет даже веселее.
Их дружба завязалась, когда им было по одиннадцать, и с тех пор не прерывалась. Начальной точкой соприкосновения послужило простое обстоятельство: обе они поступили в среднюю школу Чизлхерста, где носили одинаковые темно-синие пиджаки, натиравшие им шею, и плотные фланелевые юбки, шуршавшие на коленях. Поскольку фамилии девочек в классном журнале стояли по соседству[7], в первый же день занятий они оказались за одной, четвертой, партой: бледная малышка Соня Хейнс и высокая болтушка Маргарет Джонс.
Начиная с того дня подруги не уставали восторженно отмечать, насколько они разные. Соня завидовала тому, что Мэгги совершенно не переживает по поводу учебы, а та восхищалась умением подруги вести подробные записи и делать аккуратные пометки в школьных текстах. Мэгги считала цветной телевизор Сони самой потрясающей вещью на свете, а Соня, не раздумывая, обменяла бы его на туфли на платформе, которые ее подруге носить разрешалось. Соня хотела иметь таких родителей, какие были у Мэгги: они отличались широкими взглядами и разрешали ей гулять до полуночи, в то время как Мэгги знала, что приходила бы домой пораньше, если бы у растопленного камина ее ждала свернувшаяся клубком собака. Все, что имелось у одной, было предметом желаний другой.
Жизни их были разными до крайности: у Сони, единственного ребенка в семье, мать ко времени знакомства девочек уже не вставала с инвалидной коляски, и в их опрятном домике, имевшем общую стену с соседями, царила подавленная атмосфера. Мэгги, в свою очередь, была одной из пяти детей в семье и жила в развалюхе вместе с ними и беспечными родителями, которых, похоже, никогда не волновало, дома ли их дочь.