Возвращение в Панджруд - стр. 50
Однако Назр настаивал, уговаривал, приказывал, толкал дело вперед.
Все мало-помалу складывалось, однако складывалось как-то через силу, как будто некие таинственные силы и впрямь не хотели, чтобы этот поход состоялся. Северные области тянули с выплатой податей: выдача армейского жалованья оказалась под вопросом. Начальник кавалерии умер коликами. Прогнозы звездочетов выглядели не весьма благоприятными. Гадания тоже внушали множество сомнений. И так во всем – куда ни сунься, все не слава богу.
Однако слава деда – великого Исмаила Самани! – не давала Назру покоя.
Теплым мартовским вечером они с Балами сидели в айване за поздним ужином. Выступление войск было назначено на утро, все вокруг стремилось к этому часу, поэтому даже дворец, который, по идее, не должен был участвовать ни в каких перемещениях, приобрел налет чего-то походного, что выражалось, в частности, в том, что прислуга мешкала и путала очередность блюд.
Балами задумчиво отпил из чаши и сказал:
– Я вот что думаю. Не знаю, может быть, тебе эта мысль покажется неприятной…
Назр вопросительно поднял брови.
– Я имею в виду твоих братьев.
– Моих братьев?
– Ну да. Что ты так удивляешься? У тебя же есть братья?
– Есть, – согласился Назр, откусывая от утиной ножки, томленной в розмариновом сиропе. – Мансур, Хасан и Ибрахим. Братики мои родные. То есть два родных, а один единокровный. По отцу.
– Мансуру уже шестнадцать, – заметил Балами.
– Верно, – согласился Назр. – Недавно исполнилось шестнадцать. Я ему лошадь подарил. Хорошая лошадь, хатлонская.
– Вот я и говорю, – не отступал Балами. – По возрасту он совсем немного тебе уступает.
– Но гораздо глупее, – возразил Назр. – Я даже удивляюсь – от одного отца вроде. Правда, мать у него была арабка.
– Никто в этом разбираться не будет – умнее он тебя или глупее. Важно, что он тоже сын эмира Убиенного.
– И что?
– Назр, ты правда не понимаешь?
– Нет. – Назр бросил на дастархан обглоданную кость. – Не понимаю.
– Хорошо. Говорю прямо. В твое отсутствие могут найтись люди, которым выгодно забыть о том, что истинный эмир – ты. И выкликнуть на царство Мансура. И получить все выгоды этого положения.
– А, ты вот о чем. – Назр зевнул и откинулся на подушки. – Об этом не волнуйся.
– Почему?
– Сегодня всех троих переселили в Кухандиз.
– Боже святый! – изумился Балами. – Ты заточил их в крепость?!
– Ну, «заточил» – это, пожалуй, слишком сильно звучит, – с сомнением сказал Назр. – Но что запер, то правда. Пусть посидят месячишко-другой. Нуждаться ни в чем не будут. Но и разговоров лишних вести не с кем. Ты ведь это имел в виду? – спросил он, усмехаясь.
Балами только развел руками.
Неизвестно, чем бы кончился поход, если бы Назр и в самом деле достиг Нишапура, однако Аллаху было угодно, чтобы этого не случилось.
Тем не менее назначенное утро настало, и все до поры до времени пошло своим чередом: трубы заревели, залязгали удила в лошадиных зубах, зашатались, заныли обозные повозки, влекомые понурыми быками, затрепетали бунчуки на концах пик – и эмир Назр, горяча скакуна под алым ковровым чепраком, повел свое войско в дальний край.
Пыль встала в полнеба, а шум, лязг, ржание, скрип колес и топот копыт разлетелись до горизонта.
Впрочем, уже через час не было видно в мареве степи ни коней, ни всадников. Пыль осела, и тишина легла на зеленые весенние окрестности благородной Бухары.