Возвращение в гражданское общество. Социальное обеспечение без участия государства - стр. 16

Со времен Средневековья и, уж несомненно, с XIII века закон не рассматривался как «любое должным образом принятое решение о наказании», он воспринимался как «уже существующий», просто пока «не открытый» учеными и судьями. Судьи не «выдумывали» законы, а «находили» или «объявляли» их. Отчасти закон воспринимался как промысел Божий, а не область, куда позволено вмешиваться простым смертным. Кроме того, считалось, что в нем воплощена мудрость предыдущих поколений, поскольку во времена Адама Смита большая часть законов относилась к сфере обычного права, а не специально разработанных юридических актов.

Действительно, до XIX века специально разработанных законов было относительно немного. Позднее, к концу этого столетия и особенно в XX веке, тот факт, что государство принимает любые законы, какие пожелает, стал восприниматься как должное, и идея правления в рамках закона утратила смысл. Сегодня закон – главный инструмент государства для достижения его политических целей. Исполнительная власть, по сути, «узурпировала» законодательную. Политизация законотворчества получила новый импульс в конце XIX века, когда избирательное право было расширено. Политические партии боролись за поддержку нового контингента избирателей из рабочего класса, принимая законы, чтобы «купить» их голоса, – эта тенденция имела особое значение для общественных организаций, о чем мы расскажем позже.

Пользуясь терминологией Оукшота, можно сказать, что Британия вернулась к прежнему типу управления – ассоциации-предприятию, а не гражданской ассоциации. За всю историю Британии ее государство никогда не было гражданской ассоциацией или ассоциацией-предприятием в чистом виде. Между этими тенденциями всегда происходила борьба, но в послевоенные годы маятник решительно качнулся в сторону ассоциации-предприятия. В Британии, однако, она не воцарилась в своей крайней форме – коммунистической; эта система вообще не терпит каких-либо действий, не соответствующих ее основополагающей цели, или существования организаций с самостоятельными задачами. При коммунистическом режиме люди фактически превращаются в собственность государства, поэтому все решения об их месте работы, месте жительства и т. п. принимаются «сверху». «Свобода» людей в рамках такой ассоциации представляет собой «освобождение от всех забот на свете, кроме одной: необходимости прилежно выполнять свою функцию на „предприятии“, не препятствовать и не наносить ущерба той полной мобилизации ресурсов, которая составляет суть подобного государства»[32].

Общественные системы подобного типа, по словам Оукшота, заменяют социальными гарантиями поиски ускользающей самореализации, сопровождающиеся риском неудачи[33].

Подведем итог: понимая, что люди совершают дурные поступки, сторонники гражданственного капитализма признавали необходимость угрозы наказания. Однако из-за склонности человека к греху сама структура, осуществляющая наказание, – государство – тоже должна быть ограничена, чтобы не допустить злоупотребления полномочиями. Обществом должны управлять законы, а не люди – т. е. установленные правила должного поведения, а не предпочтения монарха или парламентского большинства.

Главная опасность, которой следует при этом избегать, – это превращение государства в инструмент узких частных интересов. В Англии XVII–XVIII веков значение беспристрастности государства признавалось очень многими. Кроме того, люди подвергались гонениям за религиозные и иные убеждения: сначала роялисты преследовали своих оппонентов, затем, при Кромвеле, гонениям уже подвергались прежние гонители; а после Реставрации роялисты вернули утраченные позиции