Возвращение в будущее - стр. 8
Он вошёл, одетый в домашний халат. Уже с более осознанным удивлением вновь посмотрел на меня. Потом, слегка улыбнувшись, спросил, что случилось, почему я сижу на кровати с таким испуганным видом. Стал объяснять, что пришёл очень поздно, засиделся у каких-то своих новых знакомых, наверное, много выпил и с трудом добрался до дома.
Я вытянула вперёд руку, указав на его постель. Он не понял, что я пыталась этим ему сказать, и растерянно пожал плечами. Я молчала и продолжала тыкать в место страшного преступления.
Неторопливо он подошёл к своей кровати. Видимо, начав догадываться о чём-то недобром, стал медленно тянуть одеяло. Словно зияющая дыра, ведущая в преисподнюю, на простыне алело огромное кровяное пятно.
Он замер, словно окаменев, какое-то время так и стоял неподвижно, потом ноги его подкосились. Повернувшись в мою сторону, он рухнул на край постели, и я увидела, как лицо его исказилось от ужаса. То ли пытаясь вспомнить, что же произошло этой ночью, то ли думая о том, как теперь с этим жить, он долго сидел, опустив голову и закрыв руками своё лицо.
Нам обоим было понятно только одно: жизнь разделилась на «до» и «после», и того, что здесь ночью произошло, уже не исправить.
Потом он всё же поднялся и подошёл ко мне, встал на колени и, уткнувшись в моё одеяло, заплакал. Что его больше тревожило: стыд за гнусное преступление или страх возможного наказания, если кто-то об этом узнает? Кого в этот миг он жалел больше: меня – изнасилованную родную шестилетнюю дочь или себя, представив расплату за это в тюрьме?
О чём думала я в этот момент? Мне было жаль его, вернее, он выглядел жалким, испуганным, словно нашкодивший кот. Он молил о прощении, говорил, что этого не хотел, что всё произошло случайно, просто он много выпил, накурился какой-то «дури», и был не в себе, не соображал, что он делает, и совершенно ничего об этом не помнит.
Всё, что я этой ночью пережила – боль, стыд, страх и ужас – не позволяли прощать его и, тем более, забывать. Но я была беззащитным ребёнком, зависимым от родителей, в огромном чужом городе, без всякой надежды на чью-либо помощь.
Он умолял меня о произошедшем не говорить никому, никогда и нигде. А он сделает всё возможное и невозможное, чтобы я была счастлива.
Кому я могла о таком рассказать? Это – стыд, позор, унижение. Чужим людям – никогда в жизни, а маме – я бы и не осмелилась. С ним она провела больше времени, чем со мной, да и считала она меня, скорее, обузой, нежели близким и родным человеком, плоть от плоти своей. Так что выбирать было не из чего, пришлось смириться со своей незавидной долей, притвориться простившей и всё забывшей.
После того, как ему удалось немного меня успокоить, он решил посмотреть, что натворил, какую можно оказать помощь и что сделать, чтобы облегчить мои страданья. Развернув окровавленные полотенца и раздвинув мне ноги, он увидел большой ком засохшей крови, запечатавший место насилия, и розоватые полосы на внутренней стороне ног. От прикосновения его руки я вновь ощутила резкую боль и невольно вздрогнула. Он сразу нахмурился, поняв, что всё очень серьёзно.
Снова накрыв меня полотенцами, отец вышел из комнаты. Было слышно, как набирается вода в ванне, а из кухни тянуло табачным дымом. Потом он вернулся, раздел меня догола, отнёс в ванную и положил в тёплую воду. Вода окутала моё тело, нежно его лаская и согревая. Я немного расслабилась, стало легче и даже спокойнее.