Возвращение Орла - стр. 124

Мозг у настоящего рыбака так устроен, что за час до рассвета ему начинают сниться вещие (он-то в этом уверен!) сны, где правит бал госпожа рыбацкая удача. Река зовёт! Во сне всегда клюёт и почти никогда не ловится. Поплавок дрожит, ложится, тонет, ходит кругами, чуть не говорит человеческим голосом: вставай, вставай! иди на берег! подсекай!.. А не подсекается… и даже если подсёк, водишь, водишь, леска звенит… сошла! Аркадий уже сообразил, что спит, и сразу простой вариант: спуститься туда (не нырнуть!), посмотреть, что там за баловница. Так и сделал. Под водой было хорошо, только сначала, как всегда, боялся вздохнуть, терпел до последнего, но терпение кончилось – и… ничего страшного, дышалось лучше, чем на земле. Вот и его наживка, рядом вертится маленькая рыбка, то ли сеголетний пескарь, то ли вообще гуппёшка аквариумная, червяк больше, но рыбке до червяка и дела нет, она к нему: «Где ж ты, родной, ходишь, столько у нас дел!» – «Какие у нас с тобой дела?» – удивился Аркадий. «Как? – возмутилась рыбка, – а землю спасать? Я тут дёргаю, дёргаю, а он…». И тут он её узнал: это ж та самая сикилявка, которая к Ману в кувшин попросилась, стало стыдно. «Так делать-то что?» – «Ну, ты даёшь! Вылезай на берег, меня поймай, потом отпусти, там видно будет». – «А в кувшин? У нас, правда только фляга, да и та… не очень». «Какой кувшин? Лови, давай, быстрей!» Аркадий выбрался на берег, а поплавок возьми и замри, поймай теперь её… Осенило: сеть же забросить надо! Швырнул её прямо в вонючем мешке, мешок сначала поплыл, но через минуту – сеть была огружена хорошо – пошёл ко дну. Теперь пришлось нырять. Рыбка попалась, только другая, не пескарь и уж не индийская с рогом. «Чего тебе надо?» – спросила она голосом начальника, Орликова. Не недолго задумался Аркадий: «Слушай, ты четырёхкомфорочную плиту нам на кухню поставить можешь?» – «Это мне – тьфу! Отпускай!». «Эх, бля… – тут же огорчился спящий Аркадий, – дурак-то я дурак! Надо же было, что б она с долгами моими рассчиталась!» – и снова закинул вонючий мешок в реку. Нырнул, вытащил, рыбки не было, только протухшие мидии. Опять осенило: «Бредень ещё надо забросить!» Собрал в кучу разложенный на берегу бредень и кое-как столкнул его в воду и сразу вытащил: рыбка была уже в мотне. «Слушай, родная, у меня тут долгов скопилось, кварталку, понимаешь, не всегда получаю, а жене не скажешь – выбросит аппарат…» – «Ладно, отдам твои долги… – и помрачнела, – у тебя, что, других забот нет?» У Аркадия во сне забот больше не было. «Да я и не знаю…» – ответил он уклончиво. «А кто за тебя знать должен? Пушкин? Смотри, он сейчас уплывёт, и так ты ничего не узнаешь!» Сон ещё путался с явью, слышались звуки: чёлн по песку, вода о борт, о борт весло и весло о воду, пара недовольных возгласов от костра – не иначе Пушкин уплывал на челне, а под челном вода бурлила: лещёвые спины несчётным числом резали воду по всему видимому пространству, за бакеном стучали хвостами жерехи, как целая артель плотников; блестящим веером, словно салютом в честь речной рыбородицы, от каждого – из тысячи – всплеска разлеталась мелочь…

Совсем проснулся. Тело было деревянным, правая рука онемела. Когда выбрался из палатки, первым делом убедился, что челна не было. «Куда его, не похмелённого сукина сына, понесло? Скопытнуться ведь можно…» Какое-то время в голове варилась ассоциативная каша: «Не скопытнётся, он же живее всех живых… нет, он – «наше всё», а живее всех живых – это другой, тот труп … труп… «Ё-моё, Михал-то Васильевич!..» – вспомнил всё, даже коленки ослабли, сел на землю, где стоял…