Возвращение из Мексики - стр. 8
Будто спохватившись, они удаляются в кухню, где полемика продолжается на голландском. Я внезапно отстраняюсь от ситуации, вроде как перемещаюсь в соседний таун-хаус, а может, и на соседнюю улицу. Кто они мне? Ковач – понятно, старый знакомый, с которым, правда, мы никогда не были близки. Но причем тут его прежняя любовь?! Ее сын, живущий своей непонятной жизнью?! И уж тем более профессор, который возит деревяшки из университета и позволяет, чтобы его жену трахали едва ли не на его глазах?! «Сюр-сюр-сюр… – бормочу спасительную мантру, – оставь меня, сюр, изыди, испарись и верни меня в ту Европу, к которой я привык…»
Раньше сюда летали, как на праздник, который дарила вклейка в паспорте с волшебной надписью Shengen. Тебе не всегда были рады, но ты плевать хотел на радость в глазах аборигенов – праздник всегда был с тобой, шагал ли ты по древней брусчатке Рима, сидел в берлинской пивной или взбирался на Эйфеля. Мы словно приезжали в гости к двоюродной бабушке, с трудом опознающей блудных внуков, но в силу врожденной интеллигентности вынужденной их устраивать, обихаживать и кормить. Иногда бабушка грозила пальчиком, мол, смотрите, шалуны, будете плохо себя вести, в следующий раз не получите волшебную вклейку! И мы прикидывались послушными, потому что праздник того стоил: в этом обустроенном пространстве задерганная душа отдыхала, отмякала, приходила в себя. Куда все это делось? Кажется, треклятый Rannair доставил нас в какую-то другую Европу, застывшую и замерзшую, наполненную смуглыми и черными людьми – в задницу, иначе говоря. А в заднице сидеть неохота, хочется кайфа, и утром следующего дня я уговариваю Ковача рвануть в Амстердам.
– Думаешь, там что-то другое?
– Не думаю – уверен. Это другая страна, там нет забастовок. В общем, как хочешь, а я поеду.
– Интересно, на чем? Транспортники тоже бастуют!
Я загадочно говорю, мол, знаю одного человека, который довезет нас на автомобиле.
– Имеешь ввиду Свена?
– Надо же, какой догадливый!
Ковач молчит, думает.
– А как же она? – спрашивает, наконец.
– Не пропадет, – говорю. – Она у себя дома, в конце концов, это мы – в гостях.
Свен явно доволен моим предложением добросить нас до границы. Он гонит «Ситроен» с бешеной скоростью (полиция-то бастует!) и тормозит уже на голландской территории.
– Отсюда близко, – указывает на станцию. – Вернетесь на поезде – вечером забастовка кончится.
Амстердам встречает пронизывающим ледяным ветром. Холод буквально пробирает до костей, и мы через полчаса греемся изнутри прихваченным с собой виски. На берегу канала, кое-где покрытого ледяной коркой, жадно глотаем сивушное пойло, закусывая горячими хотдогами, после чего бесцельно движемся по улицам, заходя иногда в бары и магазины, чтобы согреться.
– Здесь то же самое, – говорит Ковач во время отогревания.
– Не совсем, – отзываюсь. – Посмотри, сколько народу, и все веселятся…
– Не верь глазам, это веселье призраков.
Я оглядываю людей в баре, румяных от глинтвейна и пива, шумных и разноязыко болтающих.
– Очень уж плотские эти призраки.
– Плоть неважна, если душа испарилась. А она, увы…
Я отвинчиваю бутылку и делаю глоток. Ковачу не предлагаю из принципа – надоел своими тоскливыми пассажами. Я не хочу пребывать в царстве призраков, хочу находиться среди людей, пусть и базлающих по-своему. Люди, вы не призраки! Этот могильщик хочет вас закопать и холмик насыпать, но я не позволю – откопаю, отряхну, даже виски дам хлебнуть!