Возвращение - стр. 16

Однако, прежде чем продолжить повествование о нелегкой судьбе пленных пассажиров "Семерки", попавших в крайне тяжелое положение, пришло время рассказать о Силоносе, отправленном по злой воле Апеллеса в далекий и опасный Дура-Европос.

За два года, что Силонос там не был, положение форпоста резко ухудшилось. Значительно изменился состав гарнизона, но что особенно встревожило вновь назначенного гипарха — это полное отсутствие офицерского состава. Главкон, как он знал, погиб. И место его пустовало. В Антиохии, с горечью отмечал Силонос, по-прежнему были заняты какими-то важными делами, но чаще всего грызлись за теплые места, поближе к императору.

Филона — когда-то делового и подтянутого командира отряда лучников, он попросту не узнал. Перед ним оказался обрюзгший медлительный человек в его глазах застыла тоска и полное безразличие. Однако когда он увидел Силоноса, эта тоска мгновенно улетучилась. Её место занял неподдельный испуг, суеверный страх, как у человека неожиданно увидевшего привидение. Приподнялся, было, но потом махнул рукой и вновь погрузился в подушки.

— Садись, — кивнул он на стоящее рядом кожаное кресло, когда-то подаренное Силоносу иудеями Дура-Европоса, — если ты, конечно, не… привидение? Подушек ты, как мне помнится, никогда не жаловал, — Филон попытался изобразить на широком крестьянском лице улыбку. — Мол, это только мы стали такими изнеженными.

Силонос устало присел. Оглядел просторный офицерский шатер. На секунду задержал взгляд на подвешенном к потолку керамическом лампионе, кода-то подаренном ему Эльазаром. Лампион был засижен мухами. Густые паутинные нити плотно окутали чаши светильника. Видимо с отъездом Силоноса их никто не зажигал. Однако светильник висел всё на том же месте.

— Я теперь здесь один, — вновь раздался хриплый голос Филона. — Приличному человеку, — язвительно произнес он, — здесь давно нечего делать, а тем более обладающему, как мне нашептывали, хорошими связями там… — и он поднял палец. Потом вдруг посерьезнел и с давно затвердевшей горечью сказал:

— Главкон тебя ненавидел. Он писал на тебя доносы и меня подбивал на эту гадость. Но я то тебя знаю! Вместе были в нелегких переделках. А это была лучшая проверка. Главкон даже деньги, вырученные от продажи изделий гончарной мастерской, зачислил тебе в вину. Хотя аккуратно прятал в кошелек свою долю…

— Когда ты уехал, я ему высказал всё, что о нем думаю — продолжал Филон, не в силах остановить прорвавшуюся боль. Мы даже фехтовали амфотерами, — так он назвал короткие мечи, постоянное ношение которых было обязанностью каждого офицера. И Силонос увидел на плече Филона глубокий шрам зажившей раны. — Хорошо — вовремя остановились.

— Но ненависть, — продолжал он, — точнее зависть, не оставила Главкона, и, однажды, когда мы были на маневрах, он велел рабам разрушить до основания керамические мастерские, построенные иудеем. Лучники — фессалийцы, сильно обиделись на него. Ведь и им кое — что перепадало от продажи керамических изделий.

Силонос слушал молча. Многое вспомнилось, сопоставил факты и только теперь понял, почему у него не получилась ни одна искренняя беседа с Главконом.

— Его убили парфяне, — мрачно сказал Филон, — странно, но только его. Я расследовал эту схватку. Он шел первым, почему не послал разведчиков — не знаю, а из солдат-лучников я ничего не смог выжать. …Такие у нас дела.