Возвращение - стр. 22
– А еще госпожа купила мне штаны и куртку парчовые и суконные, и штаны из паутины, и черевики цветные, и черевики белые на завязках, и…
– Мама, чем вы занимались? – перевел взгляд на родительницу Середин.
– Вещи порченые заменили, – пожала плечами женщина. – Одеяло, плед. Урсулу одели и в порядок привели. А то ты замучил ее совсем, домой не отпускаешь.
– Я?! – изумился ведун, но тут же спохватился: – Да, действительно. Я же дня без нее прожить не могу. Никуда не отпущу, со мной всегда рядом будет. Если ты не разбалуешь. Ладно, пошли за твоим ковром. Все деньги потратили, или осталось чего?
– Ты же сам сказал, нечего их в доме оставлять, – напомнила матушка. – Не выбрасывать же, в самом деле?
Единственным утешением для Середина стало новенькое, пухлое синтепоновое одеяло. Правда, забрался он под него только после полуночи. До той поры ему пришлось передвигать мебель, дабы расстелить новый ковер, принимать участие в торжественном ужине по поводу удачных покупок, а также созерцать новые наряды невольницы: джинсы с блузкой, джинсы с курткой, голубой деловой костюм, платье, сарафаны, домашний фланелевый костюм, рабочий джинсовый костюм, куртку с кепкой, куртку с шапкой; далее последовало дефиле в туфлях, в кроссовках, в тапках, в колготках и без оных… Урсула была счастлива, словно попала в земной рай. Матушка – тоже. Кажется, она нашла себе отличную игрушку, с которой можно позабавиться в пенсионной безмятежности: послушная, всегда радостная, не претендующая на свое мнение и вкус. Просто кукла Барби, а не человек.
– Перчатки нужно завтра купить, – наконец подвела итог женщина, – пальто на случай плохой погоды и зонтик. Мой, кстати, тоже на сгибах протерся. Да, доченька?
– Да, мама.
– Ну, не буду вам мешать, – выбрался из-за стола ведун.
– Можно я помою посуду, мама?
– Конечно, деточка. Убирай. Ой, я тут пролила…
– Не тревожься, мама. Я уберу.
Идиллия! Аж тошно.
Вернувшись в комнату, Середин с облегчением разделся и, закрыв в полете глаза, устремился на подушку лицом вниз. Зазвонил будильник. Олег ругнулся, протянул руку, чтобы его переключить – и понял, что наступило утро. Рядом раскинулась обнаженная невольница, за окном алыми отблесками на редких облаках набирал силу рассвет.
– В лес хочу, – пробормотал ведун. – К волкам, медведям и росомахам. К лешим, травникам и берегиням. Ко всем, у кого нет часов. И кто не мешает спать, пока бока не заболят.
Он поднялся, сходил на кухню, сунул в микроволновку тарелку с картошкой, мясом и грибами, ополоснулся в ванной, перекусил, оделся, опоясался ремнем, сладко зевнул, поправил свисающий с края поясной сумки хвостик кистеня. Остановился, прислушиваясь к сонной квартире. Никто из женщин, судя по всему, провожать его не собирался.
– Живут же люди. Мне бы так…
Он подхватил со стола шлем и вышел из квартиры, нарочито громко захлопнув дверь.
К полудню случилось чудо: груда кронштейнов, казавшаяся бесконечной, все же иссякла. За полчаса до обеда Олег согнул последнюю железяку и опустил ее в покрытую маслянистой пленкой воду остывать, после чего с чистой совестью вымыл руки, скинул спецовку с пропалинами на верстак и отправился в столовую. Ради такого случая полчаса рабочего времени он готов был себе простить. Поднявшись на второй этаж административного здания, ведун занял очередь к прилавку, но тут его тронул за плечо рыжий и вечно лохматый Семен из воздушного цеха: