Воздушный змей - стр. 2
В некоторых случаях сторговаться оказалось еще труднее. «Одну я тебе отдам, но другую оставлю себе», – ответила одна из матерей, показывая на двух дочек. Лена быстро поняла, какая печальная реальность скрывалась за этими словами. Маленькие дети трудятся здесь наравне со старшими, становясь источником дохода для семьи. Они вкалывают на рисовых мельницах, среди пыли и оглушительного грохота жерновов, в ткацких мастерских, стоят у печей на кирпичных заводах, работают на рудниках, на фермах, на плантациях жасмина, чая, кешью, на стекольных заводах, на спичечных и сигаретных фабриках, на рисовых полях, на открытых свалках. Уличные торговцы, чистильщики обуви, попрошайки, старьевщики, сельскохозяйственные рабочие, каменотесы, велорикши – все это дети. В теории Лена знала об этом, но, поселившись здесь, она в полной мере осознала тот факт, что Индия – крупнейший в мире рынок детской рабочей силы. Она видела репортажи с мануфактур «Карпет Белт» на севере страны, где детей приковывают цепями к станкам, на которых они работают до двадцати часов в день, и так круглый год. Современное рабство, перемалывающее беднейшие слои общества. Больше всего это относится к касте неприкасаемых. Считаясь «нечистыми», они с незапамятных времен подвергаются угнетению со стороны так называемых высших каст. Не составляет исключения из этого правила и самое младшее поколение, вынужденное помогать старшим на самых неблагодарных поприщах. Лене доводилось видеть, как в глубине деревенских хижин дотемна трудятся дети, скручивая худенькими пальчиками сигареты биди[2]. Конечно, власти отрицают такую практику: официально закон запрещает труд несовершеннолетних, не достигших четырнадцати лет, но он позволяет делать исключение для тех, кто «занят в рамках семейного предприятия»… Такая маленькая оговорка, но она касается большей части эксплуатируемых ребятишек. Несколько строчек, которые перечеркивают будущее миллионам малышей. Первыми жертвами этой принудительной работы становятся девочки. Вынужденные сидеть дома, они присматривают за младшими братишками и сестренками, стряпают, таскают воду и дрова для очага, прибираются, моют посуду, стирают, и так целый день.
С родителями Лена держалась твердо. Она вела с ними невообразимые переговоры, торговалась, клялась возместить заработок каждого ребенка рисом, чтобы покрыть семье недостаток дохода. Странный торг – будущее ребенка против мешка риса, но она без зазрения совести шла на это. Все средства хороши, говорила она себе. В борьбе за образование нет недозволенных приемов. Она оказалась упрямой, отчаянно упорной. И вот сегодня дети здесь.
Один из них, обеспокоенный ее отсутствием во дворе, подходит к пристройке с задернутыми шторами на окнах: все знают, что она живет тут, в каморке, которая служит ей одновременно и спальней, и кабинетом. Он, должно быть, решил, что она проспала, и барабанит в дверь, выкрикивая одно из немногих английских слов, которые ему известны: «School! School!» И этот крик неожиданно звучит как призыв, как гимн во имя жизни.
Ах, как хорошо Лена знает это слово. Она посвятила ему двадцать лет жизни. Сколько она себя помнит, ей всегда хотелось преподавать. «Когда я вырасту, то буду учительницей», – заявляла она в детстве. Кто-то скажет, что многие мечтают о том же. Тем не менее путь к осуществлению этой мечты увел ее далеко от проторенных дорог, в индийский штат Тамилнад, в деревню где-то между Ченнаи и Пондичерри, в эту самую каморку, где она сейчас лежит. «В тебе горит священный огонь», – сказал ей однажды университетский преподаватель. Надо признать, что годы работы в школе несколько притушили это пламя, выветрили ее энергию, но свои убеждения она сохранила и до сих пор верит в образование как в «оружие массового созидания».