Войны. Мир. Власть - стр. 42
Вообще в истории власти много такого, что нынешним правителям следует знать, учитывать и творчески применять (или, наоборот, отвергать). Мы напомним им некоторые моменты из древности и более близкого времени.
Власть в истории и жизни
В золотой век была диктатура обычая. Никаких свобод и прав тот век не знал. Были только обязанности. И если кто-то нарушал заведенный порядок, его тут же убивали или изгоняли. Зато каждый был обязан не обманывать и не угнетать другого человека. И, значит, каждый был равным всем другим людям.
Золотой век был тогда, когда золото не властвовало.
К. Леза-Марнезиа
У норманнов в Скандинавии порядки золотого века продержались очень долго, потому что, когда появлялись в составе их общины люди агрессивные, склонные к насилию, их просто изгоняли. Изгнанники же, объединяясь, отправлялись завоевывать Англию, Францию и прочие страны. И образовывали новую знать, на удивление, жестокую и кровожадную. Папа римский вынужден был даже обратиться к завоевателям с просьбой прекращать хотя бы по весне грабежи, чтобы дать крестьянам возможность завершить посевные работы. Затем христианство смягчило нравы нормандских феодалов, как несколькими веками ранее германцев, завоевавших христианское население бывших римских провинций.
В Древней Руси власть князя поначалу мало что значила. Он был как глава охранной фирмы, получающий дань за свою работу. Более того, историки даже и не могут указать признаки, по которым можно было бы утверждать, что на Руси община была когда-нибудь родовой, как у римлян, кельтов или германцев, а не территориальной. Это значит, что каждый, кто поселялся рядом с русичами, воспринимался ими как равный.
Сохранив общинное самоуправление аж до реформ Петра I, русские так и не выработали в себе властолюбия. И даже когда оказались титульной нацией огромной империи, то не проявили желания присвоить себе больше прав, чем у “подвластных” народов.
Из всех страстей человеческих, после самолюбия, самая сильная, самая свирепая – властолюбие.
В. Белинский
Властолюбие и свободомыслие находятся в постоянном антагонизме. Где наименьшая свобода, там страсть властолюбия самая пылкая и неразборчивая.
Д. Милль
Известный славянофил Н. Н. Страхов, посетив во второй половине ХIX века давно присоединенную к России Прибалтику, был поражен тем, что остзейские немцы русских здесь даже за людей не считали. И уж, конечно, не принимали в свои корпоративные цеха. А если русскому и удавалось завести собственное дело (открыть лавку или мастерскую), то он должен был выплачивать немецкой общине специальный налог. А стало это возможным потому, что немцы, знавшие лишь родовую общину, привыкли делить людей по национальному признаку. А русским, имеющим опыт лишь территориальной общины, объединиться против иного этноса даже в голову не приходило.
Впрочем, может быть, именно поэтому у русских до сих пор нет предубеждения против сильной централизованной власти. Ибо только централизованная власть не подразделяет граждан на своих и чужих “родовиков”.
Но не только у русских власть воспринимается (часто без должных на то оснований, всего лишь в силу традиции) не столько как источник насилия, сколько как гарант справедливости.
Вот известный пример из XVIII в. до н. э. После того, как Двуречье завоевали варвары и справедливость была забыта, заново объединил страну и возродил традиции былой империи царь Вавилона Хаммурапи. Он запретил ростовщичество, продажу земли в частное владение, частную торговлю. По всем признакам его империя была социалистической.