Войной опалённая память - стр. 35
– Тебе это надо, или кому-то другому? – спросил он и внимательно посмотрел на меня.
– Кому-то другому, – был ответ. Он уже знал, что мой муж погиб, но его дело могут продолжить жена и дети, другие соратники председателя сельсовета.
Условились, что связь будем поддерживать через Валю Витко, нашу селецкую учительницу, которую мы знали, как преданную патриотку. Договорились, что после моего возвращения в Селецк следует сказать старосте Писарику, что, мол, получила разрешение на землю, но писать бумагу начальникам было некогда из-за свадьбы.
Тарасевич положил мне в узелок немного масла и сыра. Выдал справку со штампом бухгалтерии на пронос этих продуктов. Справка мне помогла при разговоре с Писариком и Паречиным. В пути она не понадобилась.
Добиралась я назад с Гресска пешком, напрямик через лес, через Вороничские болота, по кладкам, проложенным через топи, еще во времена владения князя Радивила для охоты на глухарей.
В сумерках я добралась до деревни Сыроводное. Преодолела пешком 30 километров. Зашла к Барановским, рассказала все, передохнула и опять в путь. До дома оставалось только пять километров, но хозяева не пускали, говорили, чтобы переночевала, ведь ночь во дворе.
Я прекрасно знала эту местность. Здесь прошло мое детство и юность – пастушкой на лугах, в полях и лесах арендуемой родителями земли. Поблагодарив этих гостеприимных и добрых людей, я пошла ночью домой, к детям. Они были розданы по людям, на случай, если не вернусь. Ведь искать справедливости шла я не куда-нибудь, а к фашистам, от которых можно было ожидать чего угодно.
«Решение» оккупационных властей я передала Паречину, который был у нас бригадиром 6 лет еще до войны, а сейчас оставался на этой должности у оккупационных властей и тесно с ними сотрудничал. Этому способствовало то, что его шурин Губарь служил в полиции. В его обозе я и шла в Гресск за землей. На собрании в школе в Пересельках он был и слышал приговор моей семье: земли не дать, уничтожить или быть заложниками.
– Свихнулась баба, – шептал подвыпивший Губарь указывая собутыльникам на меня в пути. – Идет к карателям искать справедливости.
…Он же принес радостную весть, что «приписники» разбежались. Агитация не прошла даром. В полиции было много случайных, колеблющихся. Над ними тоже надо было работать.
Доложила о результатах похода в Гресск старосте Писарику, показала справку со штампом на масло и сыр. Это оказалось убедительнее, чем документ на землю, которая без пота и труда не прокормит.
Писарик «великодушно» выделил моей бедствующей семье 13 соток озимой ржи на Широком поле. Там, где в жниво 41-го года немецкий самолет сбрасывал на наши головы листовки.
СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЬ РУДАКОВ
Люди становятся сплоченнее, когда наступает общее горе. Прицепились фашистские власти даже к вопросу крещения детей. Нашивки решили цеплять на одежду малышам, чтобы отличить крещенные они или нет. Некрещенный, значит, растет советский человек, или более того, коммунист. А где было крестить, церквей было мало. Половина народу возможно, и ходило некрещенными. Но люди были добрые трудолюбивые, мирные, всегда старались идти на помощь друг другу.
…Усаживает на повозку моих малышей моя братовая Мария Давыдовская, везет в церковь в Поречье крестить, чтобы избежать нашивок и преследования. Ведут службу священнослужители Рудаков и Слабухин. Вслушайтесь внимательно, люди, в их мудрые проповеди: