Война за океан - стр. 84

– Придется ехать мне самому, – решил Невельской. – Я с Салова шкуру сдеру, с подлеца. У Березина есть нюх!

Невельской взял с собой Чихачева и казаков. Отправились в путь на оленях.

В тайге трава поднялась уже высоко, местами скрывая оленей с всадниками. Тут душно и жарко. Чем дальше забирались в горы и чем ближе подъезжали к Амуру, тем сильнее чувствовалось лето, настоящее, континентальное, не охотское. Конец июля – самая лучшая пора в этих местах, ветры начинают дуть с суши, на море конец туманам.

Невельской и Чихачев с двумя казаками и тунгусом пробирались на оленях прямой дорогой в Николаевск.

– Растянулась наша конница, – сказал Чихачев, привставая в седле, вытягивая шею и поглядывая на рога, плывущие над травой на порядочном расстоянии друг от друга. «Дальше болото, потом переправа через речку. Надо всем идти вместе».

Невельской задержал оленя, поджидая остальных, потом заложил пальцы в рот и свистнул.

– Уж надо говорить не конница, а оленница! – заметил он.

Поехали рядом.

– Бегство матросов на руку Компании, – говорил Невельской. – Они за это ухватятся, как за крушение «Шелихова», чтобы обвинить нас. А ведь они довели людей до бунта, до того, что бегут и мрут. Шестаков убежал, а ведь он в свое время учился у меня, астрономией занимался. В Иркутске вы объясните Николаю Николаевичу, что мы гибнем и гибнет великое дело. Россия лишается великого будущего. Христом-богом просите Николая Николаевича переменить взгляд. Расскажите ему все без утайки, и эту историю о беглых. Быть не может, чтобы Лихачев на пути в Камчатку не согласился выйти на вид Аяна и высадить вас в шлюпке.

Невельской послал с «Оливуцей» губернатору письмо, в котором сообщал, что осенью отправит в Иркутск мичмана Чихачева, одного из самых преданных своих помощников.

Чихачев долго упирался. Стыдно как-то было Николаю Матвеевичу оставить на зиму своих, а самому отправляться в Иркутск, жить в прекрасных условиях. Сейчас вместе ехали в Николаевский пост производить расследование. По возвращении Николай Матвеевич отправится в Аян, как офицер, который сам был при следствии.

– Им глаза застит европейская политика! Откройте глаза Муравьеву. Сахалин нужен нам для будущего. Войны не избежать, как бы ни уверял он меня, что дела идут к спокойствию. Европейская война отзовется здесь, и для будущего наш выигрыш или проигрыш здесь будет иметь большее значение, чем там. Объясните не стесняясь, хоть вы мичман, а он генерал, все что нам нужно, о чем мы тысячу раз говорили. Сахалин нужен, южные гавани. Мы тут неуязвимы, пусть англичане нас блокируют, лишь докажут этим, что край наш. Да. Поезжайте обязательно в Петербург, как будто погостить к родным на зиму. Раскройте и там всем глаза. Представьтесь великому князю. Объясните ученым… Вам поверят, дядя Чихачев поможет.

«Я повидаю родных и буду в Петербурге, когда мои товарищи останутся здесь в самых тяжелых условиях, когда грозит голод, и Екатерина Ивановна здесь останется. Но, конечно, заманчиво! Уж я себя не пожалею».

Родные у Николая Матвеевича – люди со связями.

– Камчатская областная канцелярия вторит Петербургу. Придумывает глупости. Я их письма не могу читать. Всех этих требований не счесть – от отчетов до комиссаров. Но, слава богу, что мы живем сами по себе, здравым смыслом. Отношения наши с «метрополией» из рук вон плохи. Но, между прочим… посмотрите, Николай Матвеевич, как вокруг хорошо. Давно мы с вами не бывали летом в лесу! А нуте, давайте забудем, что есть на свете Компания и ее правление и даже сам Петербург. Это ведь они думают, что без них ничего на свете не делается. Вот растет черемуха, – сказал он, подъезжая на олене к дереву. – Да, смотрите, какая вымахала, какой ствол, толстый, каковы ветвищи, сколько на ней цвету было, сколько будет ягод. Такой и в Европе не бывает! И все это без разрешения Петербурга. Так и мы живы, несмотря на все ужасы бюрократии, что сыплются на наши головы. Все, что мы делаем, делаем сами, как независимые, поэтому не протухли заживо, несмотря на все запреты и попытки нам руки связать. Мы идем, открываем. Вот в чем преимущество новых земель, и нельзя удержать – руки коротки. И трудно заставить действовать по инструкции – далеко. Морить нас тоже надо осторожно, так как мы кусаемся и у нас есть немало сочувствующих повсюду. И мы идем вперед. А они – «то не смей», «это не смей», «дальше не моги», «революция в Китае! Бойся!» А мы, пока подлецы душат нас, воспользуемся тем, что дело у нас в руках, и все, что возможно, опишем, пока в оправдание Миддендорфа