Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - стр. 16
и далее о разорении татарских поселений в Крыму: «Вы не можете себе представить, какую скверную память оставила по себе русская армия. Это был чистый разбой, грабеж, насилие, произведенное не солдатами, а офицерами и генералами»[39].
Еще острее противоречия русского патриотизма вскрыло Польское восстание 1863–1864 годов, поводом к которому стал насильственный рекрутский набор, носивший характер политических репрессий, но причины были связаны с национальным движением (в результате подавления Польского восстания 1830–1831 годов в царстве была отменена конституция, перестали действовать Сейм, Государственный совет, усилилась русификация). Помимо собственно польского вопроса внутри Российской империи, отечественных патриотов болезненно задела моральная поддержка поляков в ряде европейских держав, прежде всего в Великобритании, Франции и Австрии, потребовавших от России «прекратить кровопролитие в Польше» и предложивших вынести польский вопрос на обсуждение Венского конгресса, что было расценено как попытка вмешательства во внутренние дела отечества. В речах современников появилась фраза, объясняющая причину Польского восстания: «француз гадит»; а также раздавались восклицания «Отечество в опасности!»[40]. Патриотическая риторика объединила идейных оппонентов – западников и славянофилов. Западник М. Н. Катков в польском вопросе занял бескомпромиссную позицию, увидев в нем столкновение польского и русского патриотизмов. По его мнению, польские патриоты стремились «отнять у России не только значение великой державы, но и всякое политическое значение, так чтобы годовщина ее тысячелетнего существования превратилась для нее в похоронную тризну»[41]. (Патриотические эмоции подогревались политикой памяти, так как 1862 год стал важным юбилейным годом, когда отмечалось пятидесятилетие изгнания Наполеона и тысячелетие России.) В этом же издатель-западник обвинял и европейские страны, открыто называя их «нашими врагами», заявляя о готовности к изоляции России от Запада[42]. Подобное обвинение Запада в желании отнять у России «политическое значение» может рассматриваться в качестве своеобразного комплекса субъектности, при котором представители одной державы, чувствуя несоответствие своих амбиций той реальной роли, которая отводится стране на международной арене, пытаются компенсировать чувство неполноценности перенесением ответственности на других, обвиняя их в тайном сговоре или переводя вопрос в русло цивилизационного противостояния. К тому же в России в 1863 году сохранялся комплекс проигранной Крымской войны. А. В. Никитенко в дневнике угрожал Европе, предупреждая, что «новая война с Россией не будет похожа на Крымскую».
Ф. И. Тютчев также рассматривал польский вопрос в контексте цивилизационного противостояния России и «коллективного Запада», но при этом, в силу служебного положения, демонстрировал более «сдержанную» позицию:
Я конечно не принадлежу к тем, кто в своем мрачном патриотизме хотел бы обречь Россию на систематическое одиночество, обособить и уединить ее на веки. Я допускаю сближения, но с тем, чтобы они были лишь случайными, и чтобы, соглашаясь на них, ни на мгновение не забывалась та истина-догмат, что между Россией и Западом не может быть союза ни ради интересов, ни ради принципов, что не существует на Западе ни одного интереса, ни одного стремления, которые бы не злоумышляли против России