Война хаоса - стр. 36

Я до последней минуты не спускала с Тодда взгляда. Неспокойно мне за него… Что-то не так с его Шумом. Даже когда я уезжала, он все еще был размыт: подробностей не разглядишь, только яркие пятна чувств.

(…но даже этих пятен хватало, чтобы все понять, пока он не смутился и не спрятал их подальше, – почти физические ощущения, без слов, сосредоточенные на моей коже: ему так хотелось ее гладить, а мне в ответ хотелось…)

…и я снова спрашиваю себя: быть может, у него шок, как у Ангаррад? Быть может, он насмотрелся в бою таких ужасов, что теперь даже не видит, как изменился его Шум?.. При мысли об этом у меня сжимается сердце.

Еще одна причина, чтобы положить конец войне.

Я покрепче запахиваю куртку, которую мне дала Симона. На улице очень холодно, и я дрожу, но при этом потею, а значит, как я помню из целительских курсов, у меня жар. Задираю рукав и заглядываю под повязку. Кожа вокруг обруча все еще красная и припухлая.

А вверх по руке ползут красные полоски.

Полоски означают инфекцию. Причем серьезную.

Я опускаю рукав и пытаюсь не думать об этом. И еще о том, что я скрыла свою болезнь от Тодда.

Ведь сейчас главное – найти госпожу Койл.

– Так, – говорю я Желудю, – она часто вспоминала океан. Может, на самом деле он не так уж и далеко?

Вдруг у меня в кармане начинает верещать комм.

– Тодд? – не глядя, отвечаю я.

Но это Симона.

– Немедленно возвращайся, – говорит она.

– Зачем? – с тревогой спрашиваю я. – Что случилось?

– Кажется, я нашла твой «Ответ».

С олнце скоро взойдет, и я подхожу к костру, чтобы взять немного еды. Земля смотрит, как я беру миску и накладываю себе тушеные овощи. Их голоса открыты – закрыть их и оставаться при этом Землей практически невозможно, – а потому я слышу, что они меня обсуждают. Их мысли расходятся кругами, формируя единое мнение, затем где-то складывается прямо противоположное и катится обратно – все происходит так стремительно, что я с трудом успеваю следить.

А потом Земля принимает решение. Одна из них встает и протягивает мне большую костяную ложку, чтобы мне не пришлось хлебать еду прямо из миски. За ней я слышу голоса других, вернее, общий голос, тоже добродушный и готовый помочь.

Я протягиваю руку за ложкой.

Спасибо, говорю я на языке Бремени…

И снова – легкое неприятие моего языка, презрение к чему-то чужому, чему-то отдельному и столь красноречиво свидетельствующему о моем позоре. Это чувство почти сразу прогоняют и забивают бурлением голосов, но оно совершенно точно было.

Ложку я не беру. Виноватые голоса летят мне вслед, но я, не оборачиваясь, иду к недавно обнаруженной тропинке, ведущей на скалистый холм в стороне от дороги.

Земля разбила лагерь вдоль дороги, где местность более ровная, но горные жители расположились и на холмах: они привыкли устраиваться на крутых склонах. Внизу, у самой воды разместились жители рек: они спят в наспех сколоченных лодках.

Но все же… Земля ведь едина, так? Здесь нет чужих и нет своих.

Есть лишь Земля.

А я – тот, кто стоит в стороне.

Дохожу до того места, где склон становится совсем уж крутым, и подтягиваюсь на руках. А вот и уступ, на котором можно сидеть и смотреть на Землю, так же как Земля может сидеть на гребне холма и смотреть на Бездну.

Место, где можно побыть одному.

Но я не должен быть один.