Война без людей. Книга шестая - стр. 18
– Да ты сдурела! – отреагировал я, быстро обтирая уложенного мордой вниз на кровать немца пледом. Тот вяло дергался и продолжал извергать из себя зеленоватый гель.
– Не п*зди, Изотов! – взвизгнула брюнетка, – Ты нас часами в воздухе держал! Всех троих!
– Юлька не в счет! – попытался отмазаться я. Одно дело в состояние покоя, другое – над городом лететь!
– Изотов! – зловеще зашипела атакующая штаны жопой Кладышева, – Я не про неё!
Вот черт. Спалила лысую!
– Тогда не жалуйся! – гавкнул я, переходя в свою новую форму компактного зловещего «осминога» и подхватывая щупальцами Вольфганга (много и нежно, шоб не растрясти), и Веронику, так и не справившуюся с одеждой. Последним щупальцем я выдернул из рук взвизгнувшей от неожиданности Юльки маску со значком, и поспешил из здания, пугая… ну разумеется, бл*дь, всех, перед кем буквально час назад извинялся, обещая, что ничего подобного не повторится. И тряся завывающей психиатрессой, мертвой хваткой вцепившейся в свои полунадетые штаны.
Птичку жалко, подумал я, взлетая на высоту метров в двадцать и слушая свой навигатор-Кладышеву. В смысле Ленку жалко. Ту, которая лысая. Бедная лысая панкушка просто сходила за хлебушком, она была не в курсе всего этого движа от слова совсем, а уж я, вылетающий из хаты именно в тот момент, когда она подошла к лестнице…
Ни дай партия она еще и хлеб жрать бросит. Я ж себе не прощу.
Глава 4. Братья по разуму
– Ненавижу больницы, – бурчал я, уткнувшись губами в темечко елозящей по мне девушки, – Жратва тут…
– Не отвлекайся! – укусили меня за сиську, продолжая творить непотребство.
– Кто-то обещал вообще устроить мне целибат!
– Не виноватая я! – пропыхтела вполне себе виноватая Вероника, – Если… аах… если… если…
Дверь мощно скрипнула (совсем не как в сказке), а потом застонала, мощно дёргаясь от рывков снаружи. Я, удерживая её изнутри одной рукой, замер в сложной раскоряке по серьезному поводу. Раздался злобный сварливый вопль:
– Эй! Шо тут происходит-то!
– Если! Если! Если! – у Кладышевой определенно намечался желаемый прогресс.
– Да кто там заперся?! Фулюганы! – продолжала громко орать бабка снаружи.
– Если! Если!!
У меня дела тоже шли, как бы это сказать, в гору. Но бабка сильно отвлекала.
– Занято!!! – рявкнул я со всей дури в тесной клетушке со швабрами. Оккупированной в данный момент нами, естественно.
– Если! Если!!!
– Да что творится-то?! – повторил сварливый, но быстро удаляющийся после моего воя голос, – Опять! Да сколько можно! Ермоловой пожалуюсь! Вот прямо сейчас к ней и иду! Надоели, сил моих нет!
– Столько! Сколько! Нужно! – взвизгнула Вероника, напрягаясь еще сильнее и начиная счастливо дёргаться, похрюкивая и сопя. Я от неё особо-то и не отставал.
Итак, какого собственно капитализма мы трахаемся в коморке со швабрами, расположенной, между прочим, в центральном госпитале Стакомска, вместо того чтобы счастливо жить дома? Ответ на этот вопрос прост как ослиный хвост – из-за чертова немца! «Витя, он должен быть под постоянным влиянием твоей экспатии!», «Витя, пойдем сделаем еще немного пиковых состояний!», «Витя, нам надо быть тут, это требует наука!».
Наука у неё, понимаешь, требует. Причем дофига требует, будьте уверены. А знаете, почему? Потому что Кладышевой тут не менее скучно чем мне!