Война. 1941-1945 (сборник) - стр. 81

Теперь барон Альфред Розенберг дожил до желанного часа: Адольф Гитлер назначил его «министром Восточных областей» – ему вручены захваченные гитлеровцами советские области. Барончику сорок восемь лет. Он еще полон прыти. Он видит себя Альфредом первым, российским кайзером.

На своем новом посту Альфред Розенберг уже принял три решения:

1. Собственность колхозов объявляется собственностью германского государства.

2. «Министерство» Розенберга будет помещаться в здании советского посольства. Розенбергу понравился старинный особняк на Унтер ден Лиден. Этот дом издавна был посольством России. Розенберг развлекается: он хочет в доме, где защищали Россию, над Россией измываться.

3. На почтовых марках «для бывшей России» будет напечатано изображение Гитлера с немецкой надписью «Остланд» – «восточная провинция».

Остзейский барончик мстит русским. За что? За то, что он ел русский хлеб? За то, что русский народ велик? Кто поймет черную душу этого проходимца… Наверно, он поедет в Ясную Поляну и будет там глумиться над могилой Льва Толстого.

Мы теперь знаем, какая судьба ждет нас, если Гитлер победит. Россия станет «восточной провинцией». Грабить, вешать, пытать будет ничтожный немчик по имени Альфред.

Нет, этого не будет! Альфред Розенберг забыл русскую историю, хотя когда-то он ее учил. Розенберг думает, что русские способны только на «бескровную любовь». Он узнает скоро, что такое кровная русская ненависть.

5 декабря 1941

Нет трагедии без шута. Зимний ветер крутит пыль на улицах запущенного Берлина. Стучат костыли калек – чечетка смерти. Каждый вечер миллионы немок мечутся в тревоге: они еще ждут. Каждое утро в Германии просыпаются несколько тысяч новых вдов. С востока как бы доходит запах человечины. А мясник Гитлер шлет на бойню новые и новые дивизии. Берлину страшно. Берлин теряет голову. И вот тогда показывается на сцену первый шут Германии – колченогий Геббельс.

Второго декабря Геббельс обратился к немецкому народу с пламенным призывом. Он просит вспомнить о немецких солдатах, сражающихся далеко от родины. «Жертвуйте», – кричит Геббельс. Что же нужно немецким солдатам? Может быть, замерзая, они мечтают о валенках, о фуфайках, о теплых рукавицах? Может быть, голодные, они просят банку консервов? Нет, немцам под Москвой не хватает одного: музыки. Шут Геббельс пишет:

Надо надеяться, немки и немцы откликнутся на призыв доктора Геббельса. Зачем им патефоны? Они охотно отнесут все пластинки на указанные пункты. И среди снежных сугробов раздастся: «Ах, майн либер Аугустин…»

Романс «Почему, красавица, ты так недоступна» пошлют немцам, которые умирают под Москвой. Ведь они уже пятого октября, согласно немецким газетам, находились «в предместьях Москвы». Прошло шестьдесят дней. Погибли сотни тысяч немцев. «Предместья» оказались длинными… Москва оказалась недоступной. Пусть дураки послушают перед смертью сентиментальный романс. А другую песенку: «Счастье проходит слишком быстро» Геббельс может направить в Мариуполь. Может быть, кто-нибудь из ростовских «победителей» прислушается к трелям певицы. Боюсь только, что им не до колоратуры…

Шут даже из смерти делает балаган. Москва стала для немцев Верденом этой войны. Окрестности нашей столицы превратились в огромное немецкое кладбище. Здесь погребены не только сотни тысяч немцев – здесь погребена слава Германии. Впрочем, немецким солдатам не до славы. Они тоскливо чешутся задеревеневшими от холода пальцами. Они плачут от ледяного ветра. Они суеверно прислушиваются к разрывам: чей черед? Каждый из них проклял тот день, когда он родился, и все они прокляли тот день, когда родился Гитлер. Шут Геббельс шлет этим живым мертвецам патефоны. Они будут слушать марши и вальсы, вальсы и марши. Геббельс не пошлет им единственно уместной пластинки: траурный марш. Шагайте, мертвецы, по снегу! Хороните свое счастье! Хороните свою Германию! Нет, вместо этого над могилами гнусаво завизжит патефон: «Татари-татара, валери-валера».