Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1 - стр. 196

Я читал эту книгу и видел, как этот бесноватый Гитлер корчился, как извивался он под ударами наших доблестных советских войск и на тех направлениях, где я был членом Военного совета (ни в какой степени я не приписываю этот факт своим личным качествам. Упоминаю об этом, чтобы меня никто не подозревал или тем более не обвинял в нескромности). Сейчас, объективно делая выводы на основе заключений врага, вижу, что наибольшее сопротивление оказывали и наибольший урон наносили немецким войскам именно мы, на Юге. В первые дни войны я был в КОВО, затем в Военном совете Юго-Западного фронта, затем Южного фронта, потом Сталинградского и Юго-Восточного, затем опять Южного, далее Воронежского, потом 1-го Украинского фронта. Мне было приятно читать.

Сейчас мы перешагнули 20 с лишним лет после разгрома гитлеровских войск. Документы, которые были совершенно секретны, стали доступны всем, кто желает познакомиться с тем, как организовывалась и как протекала эта великая борьба народов против фашистской чумы, против гитлеровских сумасбродных идей господства нацизма над всем миром и прочих бредней, которые Гитлер высказывал и в которые верил. Нужно прямо сказать, что Гитлер увлек немецкий народ. Изображать, что его никто не поддерживал, глупо. Если бы Гитлер не имел опоры в немецком народе, то не смог бы добиться того, чего достиг. Он обманул немцев, это верно. Но все-таки даже рабочие поддерживали его. Я это знаю по допросам пленных. Да и внутренней широкой антигитлеровской борьбы рабочих и крестьян в Германии не чувствовалось. Если бы это было, то, видимо, такой стойкости, которую показали немецкие войска во Второй мировой войне, не проявилось бы. Если бы немецкая армия, которая состояла из рабочих и крестьян, если бы эти люди выступали против нацизма и против Гитлера, то они не проявили бы такой стойкости. Поэтому-то нам и приходилось каждую пядь земли брать с боем и проливать очень много крови.

Все наши военные знают, что когда мы готовились к наступлению, то место для удара выбирали наиболее выгодное в стратегическом отношении, которое отвечало бы нашим стратегическим замыслам: не с немецкими солдатами, а румынскими или итальянскими. Эти войска были малоустойчивы к нашим ударам. При первом же ударе оборона, которую занимали эти войска, разваливалась. Иное положение складывалось на тех участках, где в обороне находились мадьяры. Мадьяры оказывали очень упорное сопротивление. Видимо, я несколько отвлекся, так как то, что я говорю, скорее всего, должно относиться к заключительной части моих воспоминаний. Поэтому возвращаюсь к беседе со Сталиным. Сталин меня расспрашивал, и я рассказал ему о положении на нашем участке фронта. Его голос и выражение лица были не сталинскими. Я привык видеть его уверенность, твердое такое выражение лица и глаз. А здесь был выпотрошенный Сталин. Только внешность Сталина, а содержание какое-то другое.

Я уже говорил, что меня неотвязно преследует его упрек в отношении русского народа. Он сказал: «Ну вот, говорили: русская смекалка! Где же это сейчас русская смекалка? Где она? Почему не проявляется?» Не помню, что ответил ему. Наверное, ничего. Потому что ответить я ничего не мог. Русскую смекалку из кармана не вытащишь. Я был внутренне возмущен. Когда уехал из Москвы, меня просто распирало. Как же так? Он возлагает сейчас ответственность на всю русскую нацию. Русские, дескать, не проявляют смекалки… Так как же ты можешь так думать о людях, русских ли, украинцах, белорусах, узбеках или других народах нашей великой Родины? Обвинять их в том, что они не проявили смекалки в то время, когда первая смекалка – вооружение, вооружение и еще раз вооружение! Вот что прежде всего, а потом уже проявление смекалки в том, как правильно и более эффективно использовать это вооружение.