Воспоминания и письма - стр. 65
Мы с братом добились трехмесячного отпуска и собирались уехать из Москвы прямо в Польшу к нашим родителям. Великий князь был опечален и обеспокоен тем, что близ него не останется никого, кто бы его понимал и кому он мог бы довериться. Беспокойство его усиливалось по мере того, как приближалось время нашего отъезда и разлуки на несколько месяцев. Наконец он попросил меня составить ему проект манифеста, которым он желал бы объявить свою волю в тот момент, когда верховная власть перейдет к нему. Напрасно я отказывался от этого: он не оставил меня в покое до тех пор, пока я не согласился изложить на бумаге мысли, беспрестанно его занимавшие.
Итак, я хотя и наскоро, но как только мог лучше составил проект манифеста. Это был ряд рассуждений, в которых я излагал неудобства государственного порядка, существовавшего до сих пор в России, и все преимущества того устройства, которое хотел дать ей Александр; разъяснялись блага свободы и справедливости, которыми она будет наслаждаться после того, как будут удалены преграды, мешающие ее благоденствию; затем провозглашалось решение Александра по выполнении этой великой задачи сложить с себя власть, чтобы явилась возможность призвать к делу того, кто будет признан более достойным пользоваться властью.
Нет надобности говорить, как мало эти прекрасные рассуждения и фразы, которые я старался связать как можно лучше, были применимы к действительному положению вещей. Александр был в восторге от моей работы; она соответствовала его тогдашней фантазии, очень благородной, но в сущности и очень эгоистичной: желая создать счастье своего отечества так, как оно ему тогда представлялось, он хотел в то же время оставить за собой возможность отстраниться от власти и положения, которые его страшили и были ему не по душе, и устроить себе спокойную и приятную уединенную жизнь, откуда он в часы досуга мог бы издали наслаждаться совершенным им добрым делом. Александр, очень довольный, спрятал бумагу в карман и горячо поблагодарил меня за работу. Это успокоило его относительно будущего: ему казалось, что с этой бумагой в кармане он уже подготовлен к событиям, которые судьба могла неожиданно послать ему, – странное и почти невероятное влияние иллюзий и мечтаний, которыми убаюкивает себя молодость, даже когда душа очень рано расхолаживается внушениями опыта. Я не знаю дальнейшей судьбы этой бумаги. Думаю, что Александр никому ее не показывал, со мной же он больше никогда о ней не заговаривал. Думаю, он ее сжег, поняв безрассудство этого документа. Работая над его составлением, я ни на минуту не сомневался в его бесцельности.
В то время как мы занимались этими мечтательными проектами, одно новое обстоятельство придало намерениям великого князя более практический характер. После приезда в Петербург чаще всего я бывал в доме графа Строганова и как бы вошел в их семью. Дружба и любовь, выказанные по отношению ко мне старым графом, оставили во мне воспоминание, которое всегда будет мне дорого и к которому я мысленно возвращаюсь с чувством большой благодарности. Я близко сошелся, как это бывает между молодыми людьми почти одних лет, с его сыном, графом Павлом Строгановым, и с его другом Новосильцовым, воспитанником и любимцем семьи, приходившимся им дальним родственником. Молодая графиня была чрезвычайно изящна, добра, умна и любезна; не будучи очень красивой, она обладала более ценным, чем красота, даром нравиться, очаровывать всех, кто ее знал.