Воспитание чувств - стр. 23
Ларка была еще маленькая, а я был уже взрослый, взрослая неблагодарная дрянь. Как-то осенью баба Сима стояла в гастрономе на Марата за плавлеными сырками (она всегда стояла в очередях для себя и для нас), принесла домой, со словами «сыр добыла» достала сырки красными, как клешни рака, руками, а я сказал: «А я думал, ты настоящий сыр купила». Я ведь привык к тому, что сыр – это сыр, можно было сделать бутерброд или натереть на макароны, мама из всех сортов сыра (российский, пошехонский и голландский) больше всего любила голландский.
Баба Сима не обиделась, сказала: «Хорошо хоть не зима, отморозила бы пальцы, а так просто замерзла, и все». Вот был стыд так стыд. …Баба Сима нам много помогала: ее бывший муж покупал для своей семьи на рынке мясо, а ей приносил кости, из них варили суп, баба Сима говорила: «Вот опять кости, как в блокаду, но ничего, сейчас-то не блокада». Иногда бывший муж приносил ей вместе с костями просроченный йогурт, йогурт она отдавала нам с Ларкой, когда баба Сима уходила на работу, я отдавал свою половину йогурта Ларке.
А зимой баба Сима съездила в деревню, привезла мешок картошки и свинину. Положила кусок мяса бабе Циле на кухонный стол, пока той не было дома, баба Циля увидела мясо и сказала: «Тем-то хорошо, у кого родственники в деревне…» и переложила обратно на стол бабы Симы. А весной бабе Циле принесли посылку из еврейской благотворительной организации (крупа, арахисовое масло в банке, сухое молоко), она отделила половину, положила на стол бабе Симе, та пришла и сказала: «Евреям-то хорошо, о них Америка беспокоится» и не взяла.
Однажды нам в школе раздавали гуманитарную помощь (давали по списку, из нас двоих посчитали Ларку): банка с ветчиной, банка маринованных сосисок, порошковое картофельное пюре. Дома Ларка швырнула пакет на стол с криком «Нафиг эту Америку! Жрите, кто хочет, американские подачки, а я не нищая!» Она даже по сравнению с Америкой не хотела быть бедной. Потом мы, конечно, съели с ней эти сосиски, было так вкусно, что я чуть не съел свою долю сам, но вовремя спохватился и отдал Ларке. Ларка ела американскую подачку злобно, Ларка – боец. Однажды из бойцовских соображений решила украсть в магазине коробочку сока с трубочкой, долго примеривалась – украла, выпила, гордилась собой. Тогда это казалось, ребенок-вор – позор семьи, а сейчас смешно. Потом она попросила у мамы подарок на день рождения – «много соков с трубочками», тогда это показалось смешно, а сейчас – больно.
Когда папа начал «заниматься бизнесом», мы как-то распушились (мама говорила «наконец-то мы живем более-менее»), начали покупать еду в кооперативных магазинах, какие-то вещи Ларке, папе и мне, – и маме шубу. Но не успела Ларка привыкнуть «жить более-менее», как папин бизнес уже прогорел. …К тому времени, когда я стоял перед Алисой, сгорая от унижения, мы уже, конечно, не голодали, Ларке давали одно яблоко в день – и яблоко было, и курица. Вот только одежда… В прошлом году она ходила в старой зимней куртке времен «папиного бизнеса», местами зашитой, и после уроков шла в библиотеку, чтобы не выходить на улицу со всеми. Многие ходили в старом, Ларка не была хуже всех, но она страдала от того, что хуже кого-то.
Если считать, что мы с родителями и бабой Симой – бабой Цилей прошли сквозь исторические потрясения, то баба Сима и баба Циля справились куда лучше родителей: может быть, потому что восприняли начало девяностых как очередной этап потрясений. Если бы жизнь отца пришлась на войну, на блокаду, он справился бы, как все, а вот индивидуальные тычки судьбы оказались ему не по силам, это