Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник) - стр. 52
– Не сомневаюсь.
Висевшая у Меган на плече сумка была размером с небольшой чемодан. Мюррей ловко снял ее и перевернул над столом. Из сумки посыпался поразительный набор вещей – от измазанных губной помадой бумажных салфеток до канцелярских скрепок – и среди них, наглядно и уличающе, – несколько смятых долларовых ассигнаций и россыпь монет.
Меган с трудом сглотнула.
– Как странно. Я искала, искала…
– Правда?
– О да.
– О нет. Ты оказалась поблизости и подумала, что будет очень интересно заглянуть ко мне. Но тебе следует знать, что… – Он умолк, перед ним открывалась блестящая перспектива. – Меган, кто руководит вашей репетицией?
– Мисс Винсент. – Меган с жалким видом принялась сгребать свои вещи обратно в сумку. – Поэтому она дала мне разрешение.
– Этому я верю. Ты не болтаешь в школе о ее личных делах, а, Меган? О деле, по которому мы с твоим отцом работаем?
– Я не скажу ни слова.
– Упоминала ты обо мне другим де… кому-нибудь в школе?
Меган кивнула.
– Что говорила им?
– Только то, что вы настоящий частный детектив и я вас знаю. Они думают, что это в высшей степени волнующая и героическая работа.
– Очень любезно с их стороны. И дабы убедить тебя, что не сержусь, я сам отвезу тебя в школу. Как думаешь, будет у нас время поесть по пути мороженого в кафе Рампельмейера?
– Правда? – ошеломленно спросила Меган. – Я думаю, да, конечно!
Очевидно, этот день был исполнен надежд для всех влюбленных.
Когда они приехали в школу, розовое кружевное платье было украшено большим шоколадным пятном, но ни пятно, ни тот факт, что репетиция уже шла, не могли помешать ликованию Меган, когда она с Мюрреем шла по проходу зрительного зала. На первый взгляд кресла по обеим сторонам казались пустыми, но потом в разных местах выскакивали головы, словно лягушки в пруду с лилиями. Однако устремленные на Мюррея глаза не были по-лягушечьи безразличными, тусклыми. Они горели жадным любопытством.
На сцене Рут Винсент – тюльпан, высящийся над колыхаемыми ветром сорными травами – неуверенно вела занятия. Группа деревенских жителей кружилась в танце моррис[21] под унылое, пронзительное завывание магнитофона. Ответственный за музыку – Мюррей догадался, что это злополучный Уильям Холлистер-третий, – сидел на стуле, приставленном под углом к стене, и не обращал внимания на старания Рут дирижировать. Танцоры весело прыгали взад-вперед и не обращали внимания на музыку. Потом, словно по волшебству, звуки магнитофона, топанье ног, прерывистое хихиканье прекратились. Рут, исполняя свои обязанности, заинтересовалась, почему, и одного взгляда оказалось достаточно.
Глядя, как она идет к нему по проходу, Мюррей удивился себе. Ему тридцать пять лет, он в здравом уме, не распутник и не романтик. Он нелегким путем узнал, что мужчин отличает от мальчишек способность старательно оценивать эмоции до того, как выказывать их. Юность – горячее время, когда котел все время кипит и никогда не выкипает, время безрассудства, чрезмерных проявлений. Но взрослый человек, по выражению Фрэнка Конми, – это тот, у которого хватает ума сосчитать свои пальцы после каждого рукопожатия, даже с родной матерью. И Мюррей удивился, потому что хотя и знал, что это неоспоримая истина, он знал еще, глядя на Рут, что испытывает всю горячность, безрассудство, напряжение мышц живота, словно семнадцатилетний, и рад этому.