Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник) - стр. 2
– Знаю, – сказал Мюррей. – «Не звоните нам: мы сами вам позвоним».
– О, мистер Керк, вы неблагоразумны. Даете волю раздражительности. – Фрэнк Конми язвительно улыбнулся, обнажив зубы, слишком уж превосходные, чтобы принять их за собственные. – Не думаете, что человеку в вашем положении следует быть сдержаннее?
Мюррей поднялся со стула:
– Нет, если ему не платят за это жалованье. А поскольку меня нет в платежной ведомости…
– Сядьте, – велел Фрэнк Конми, и Мюррей сел. Последовала долгая минута, в течение которой он ясно понял, что может испытывать человек под оценивающим взглядом отвратительного сборщика налогов. Он подвергался этому воздействию, пока в желудке у него не забурлило.
– Вы уже не работаете в «Канлифф»? – неожиданно спросил Фрэнк.
– Нет. Утром уволился.
– Что вы делали, пока работали там? Какие у вас были обязанности?
– Официально я был судебным клерком. На самом деле занимался всем понемногу: проводил собеседования с самыми дешевыми клиентами, составлял отчеты, занимался беготней, прибирал кабинет. Да, раз в неделю ездил в магазин Альтмана покупать съемные воротнички для мистера Канлиффа.
– Как долго это продолжалось?
– Около года.
– А до того?
Мюррей обдумал этот вопрос.
– Откуда начинать?
– Откуда захотите. Только не медлите, мистер Керк, вы тратите мое время.
– Ладно, – заговорил Мюррей. – Вырос в Вест-Сайде, в районе Сто шестнадцатой улицы и Бродвея, где у отца была бакалейная лавка. Поступил в Городской колледж, потом пошел в армию. После службы поступил на юридический факультет Университета Святого Иоанна по льготе для демобилизованных. Сдал выпускные экзамены, получил работу в фирме «Канлифф, Мид энд Эппл». И вот я здесь.
– Почему? – спросил Фрэнк. – Что заставило вас бросить ту работу?
– Зарплата.
– Сколько вам платили?
– Сорок долларов в неделю, – ответил Мюррей. – Это без вычета налогов.
Фрэнк фыркнул.
– И вы жили на эти деньги?
– Вряд ли это можно назвать жизнью.
– И если я предложу вам пятьдесят в неделю, разница будет значительной, не так ли?
– Нет, – ответил Мюррей, – не будет. Но для начала я согласен и на это.
– Я так и думал, что согласитесь, – сказал Фрэнк Конми.
Незадолго до смерти Фрэнк заговорил о том дне:
– Я хорошо его помню. Джек Коллинз сказал мне, что ты можешь появиться. «Жди парня с лицом церковного певчего, в залоснившемся костюме и с голодным блеском в глазах. Возьми его, если можешь». Я узнал тебя, едва ты заговорил, потому что ни у кого на этой зеленой скамеечке для ног не было в глазах такого голодного блеска. Я мог бы купить тебя с потрохами за пять долларов.
– Старый сукин сын. И ты заставил меня это выдержать?
– Заставил. – Фрэнк с тоской вздохнул. – Да простит меня Бог за то, что говорю это, Мюррей, но какое развлечение остается для человека, не способного предаваться любви с женщиной и давать пинка в живот тем, кто способен? Однако это не главное. Я хочу довести до твоего сознания, что голодный блеск – самое большое достоинство, какое я могу найти в человеке. Из-за него я и взял тебя на шестьдесят долларов в неделю.
– На пятьдесят.
– Шестьдесят, – спокойно сказал Фрэнк, – и давай не спорить. Сам знаешь, от любого спора кровь у меня начинает пузыриться, как сельтерская вода.
Вначале было пятьдесят, притом наличными.
В кабинете Фрэнка Конми было две двери. Мюррей вошел в одну; его провели через другую в анфиладу помещений: комнату следователей, комнату стенографисток, кладовую, фотолабораторию. По манере Фрэнка представлять его он понял, что самой важной персоной здесь была миссис Нэпп, совмещавшая должности личной секретарши, надзирательницы за стенографистками и хранительницы ключей. Маленькая элегантная женщина с прекрасно уложенными подсиненными волосами была, должно быть, очень хорошенькой тридцать лет назад. Следы былой красоты сохранились, но теперь казались грозными, как сочетания корпуса тяжелого крейсера.