Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников - стр. 47
– Цыпленка-то она своровала – вот что нехорошо, – опять сказал доктор.
– Позвольте-с… Да, может быть, она своровала его потому, что егерь ей какое-нибудь такое слово по-русски сказал, которое она приняла за слово «взять», – возражал Василий Тихоныч. – Говорю вам, что собака только по-английски знает и по-русски ни слова, ну, она и ошиблась.
– А жрать-то цыпленка зачем же?
– Да не жрала. Никогда я не поверю, чтобы жрала! Просто нарочно егерь говорит, чтобы за цыпленка с меня сорвать. Вот сейчас приведут собаку, и увидите вы, что положу я ей на нос кусочек мяса и только пригрожу пальцем, как истукан будет она сидеть, пока не скажу «на». «На» она отлично понимает.
Петр Михайлыч сидел молча и зевал и даже не слышал разговоров о собаке, до того у него болела голова. В глазах ходили какие-то круги, в висках стучали точно молотки, а затылок был как бы налит свинцом.
– А здорово, должно быть, ты хватил сегодня, Петр Михайлыч! – взглянул на него молодой охотник и покачал головой.
– Ох, уж и не говори! – вздохнул Петр Михайлыч.
– Так отпивайся скорей крепким чаем.
– Чаю потом… А прежде… Ох, не осудите только, господа… Не осуди и сам не осужден будешь… Все мы люди и человеки. Вот чего прежде надо.
Петр Михайлыч протянул руку к одной из бутылок в ларце Василия Тихоныча и дрожащей рукой стал наливать из нее себе в рюмку содержимое.
Егерь привел на цепи собаку. В руке он держал мертвого цыпленка.
– Еще одного цыпленка задушила, проклятая! – сказал он. – Вот и цыпленка нарочно несу.
– Не может быть! – воскликнул Василий Тихоныч, вскочив с места. – Это ты сам цыпленка задушил.
– Ну вот… Стану я божью тварь душить, да еще хозяйкино добро, у которой живу. Вот, смотрите: на цыпленке собачьи зубы-то, если вы такой невероятный человек, что словам моим не верите.
– Да это, может статься, хорек!
– Ах ты господи! На месте преступления собаку захватил, изо рта у ней цыпленка вырвал. Потому только и поймал ее на цепь, проклятую, что в чулан она забралась. В чулане-то уж ей было не увернуться. А то бы и посейчас не поймать…
Василий Тихоныч рассматривал задавленного цыпленка. – Действительно, горло перекусила, – сказал он. – Диана! Как же это ты так? Ах ты, тварь мерзкая!
Он размахнулся и хватил собаку цыпленком по морде. Собака зарычала и оскалила зубы.
– Это на хозяина-то! На охотника-то! – воскликнул доктор. – Смотрите, ведь она вас чуть не укусила. Ну, английская дрессировка!
– Да, да… это оттого, что она русских слов не понимает, не понимает даже, за что я ее бью. Понятное дело, пес английский, родился и воспитывался среди англичан.
– Позвольте, ваша милость, я ее сейчас привяжу в сенях к столбу да арапником смоленым раз пяток вытяну – и в лучшем виде русский арапник поймет, – предложил егерь. – А когда бить буду, цыпленка перед ней положу.
– Постой, постой… Ты, может быть, ее от дичи отучишь. Тогда уж собака и дичь не будет брать, – остановил его Василий Тихоныч.
– Будет-с… Чего вы сомневаетесь! Я эфиопскую собаку арапником вышколю, а не то что английскую. Помилуйте, ведь это безобразие! Охотничий пес и вдруг хватает цыплят с насеста и жрет их. Это уж ни на что не похоже!
Егерь потащил собаку.
– Ты только полегче, только полегче! – кричал ему вслед Василий Тихоныч и вышел с егерем вместе в сени.