Воскрешение: Роман - стр. 17

Если в июне их обычно надолго увозили за город и короткое ленинградское лето по большей части проходило мимо них, а добрую половину осени город утопал в мелких холодных дождях, лужах, сырости, слякоти и грязи, то зима со всей своей красотой и почти бесконечным разнообразием была полностью в их распоряжении. К декабрю снег обычно бывал уже густым и тяжелым; а в январе даже на обычных газонах можно было провалиться по колено. Дорожки между домами расчищали бульдозерами, постепенно нагромождая по обочинам огромные сугробы. В этих сугробах можно было играть, рыть норы, прятаться. По горкам, образовавшимся на скошенных берегах прудов, катались не только на обычных санках с полозьями и сиденьями, сделанными из крашеных дощечек, но и на круглых жестяных санях, похожих на огромную тарелку. По паркам и лесопаркам ходили на лыжах. Но самым удивительным становился город. Белые тротуары, белые реки и каналы, белые парапеты и ступеньки набережных; высокое зимнее солнце. Конечно же, было много серых дней и дней, почти до краев наполненных мелким снежным туманом, иногда снегопады длились с утра до вечера, и все же воображение поражали не они, а дни ясные, голубые, полные высоким зимним солнцем. Это солнце переливалось на оконных стеклах, на зеркалах машин, на льду катков и горок, на круглой жести саней, почти на всем, что было способно отражать или светиться. В такие дни по широким белым городским улицам, с их почти безупречной планировкой и длинной прямой перспективой, можно было гулять почти бесконечно, а когда Арина и Митя оказывались в центре, становилось видно, как сквозь голубое небо, по какой-то своей собственной, им неизвестной дороге плывет корабль, поднятый над городом светящейся на солнце иглой Адмиралтейства.

Поначалу после хаоса осени это чувство зимней гармонии и порядка казалось немного неожиданным, но часто оно сохранялось даже на дедушкиной даче. Своей дачи у них не было, так что значительную часть детства дети провели именно здесь. Несмотря на то что дома здесь были в основном относительно старыми, в значительной степени оставшимися еще от финнов, а некоторые и вообще дореволюционными, дачными эти места были и до революции, дорожки оставались прямыми, тропинки хорошо и умело протоптанными, а участки выглядели обустроенными, безо всяких попыток выращивать на них помидоры или завести корову. Даже окрестные леса казались лишь продолжением их собственного участка; впрочем, дальше Щучьего озера ходить им не разрешали. Зелень выглядела даже гуще, чем летом, а на вершинах высоких и прямых сосен лежали копны снега. С другой же стороны, если спуститься вниз по косогору, бесконечным белым полем лежал залив, тянущийся до невидимого финского берега. Но иногда они оказывались и в других местах. Пожалуй, в наибольшей степени им запомнилась дача, принадлежавшая дедушкиной сестре Регине Семеновне. Здесь все было другим; большой, но ветхий дом, – он достался бабушке Регине от родителей погибшего в экспедиции мужа; хаотичные густые леса с подлеском; нерасчищенные дороги и петляющие тропинки; замерзшее озеро с темным силуэтом леса на другом берегу. Комнаты казались какими-то неустроенными, а из доброй половины окон сквозило. Они бывали здесь нечасто; все-таки это был чужой дом, да и добираться сюда приходилось гораздо дольше.