Воскресенье на даче. Рассказы и картинки с натуры - стр. 52
– Да ведь мне письма-то принес не Вася, а какой-то деревенский мальчишка.
– И мне деревенский мальчишка, но я тотчас же схватил его за волосы и стал допытываться, от кого. Ну, он и сознался, что ему Матерницкий барчук велел письмо передать.
Афимья сидела разочарованная. Ей, очевидно, было жалко, что письмо оказалось ненастоящим. Она все-таки еще раз спросила Кротикова:
– Ну, а вы не просили его писать?
– Да что вы, Афимья, помилуйте! С какой же это стати я?.. И наконец, ежели бы я вздумал кому-нибудь писать, так ведь я сам грамотный.
– Ну, знаете, ведь иногда тоже не хотят, чтобы своя рука была…
– Да полно вам!..
Произошла пауза. Афимья как-то исподлобья взглянула на студента, улыбнулась лукаво и сказала:
– А я все-таки пришла в парк и ждала вас.
Студент не знал, что отвечать, и выговорил:
– За это спасибо вам, но я и ума никогда не держал приглашать вас на свидание.
В комнатах послышался голос Матерницкой. Она шла на террасу и говорила:
– Привели его. Дворник привел. Опять весь в грязи. Сейчас он придет к вам, – сказала она, появляясь в дверях. – Он плачет и боится вас. Сами вы его турните, как следует, и поругайте хорошенько, а я уж потом с ним разделаюсь. Только вы, Вениамин Михайлыч, уж не очень…
Сзади показалось заплаканное лицо Васи.
Вася стоял перед студентом и уж ревел в голос. Мать опять показалась на террасе.
– Не смей плакать, безобразник! Садись и учись! – крикнула на Васю она, размахнулась, чтобы дать ему подзатыльник, но тотчас же остановила руку, когда довела ее до головы его, и только толкнула Васю в затылок. – Ведь эдакий мерзкий мальчишка! А все оттого, что с сорванцами, дьяконскими мальчишками, водится.
– Ох, барыня! – проговорила горничная Афимья. – Дьяконские сорванцы хороши, но Вася и их чему угодно научит.
– Молчи! Не твое дело! Ты знай ягоды чисти! – огрызнулась на нее Матерницкая.
Вася сел к столу, но продолжал плакать, всхлипывая.
– Что ж ты, невежа, с учителем-то своим не здороваешься! Эдакое дерево! – продолжала мать.
Вася вскочил, шаркнул ножкой и проговорил:
– Здравствуйте, Вениамин Михайлыч.
– Садитесь. Не желаю я от вас сегодня никаких любезностей, – сердито сказал студент.
– Вот так, вот так… хорошенько его. А я пойду варенье варить, – пробормотала Матерницкая и удалилась с террасы.
Вася раскрывал тетрадь в синей обложке, разрисованной им чертиками. Студент начал выговор:
– Скажите, пожалуйста, Вася, какое вы имели право писать от моего имени письмо вашей Афимье?
– Это не я. Это дьяконский Сережка, – послышался сквозь всхлипывания ответ.
– Вздор! В письме ваша рука, ваша неграмотность и ваши кляксы, так как же вы смеете отпираться? Сознайтесь, а то хуже будет. Вы писали?
– Я, – еле выговорил Вася. – Но только Сережка меня научил. Он и диктовал мне.
– Для чего же вы его слушались?
– Как же мне его не слушаться! Он побьет меня. Он сильный… Он гимназист… Я написал и не хотел посылать, а он вырвал у меня письмо и отдал его мальчишке Панкратке, чтобы тот снес нашей Афимье.
– Да, да… Панкратка, сотского сын, мне и принес письмо, – подтвердила горничная Афимья.
– Ну, а мне, мне какое вы имели право писать от имени какой-то Вари?
– Простите, Вениамин Михайлыч. Никогда больше не буду… – выговорил сквозь слезы Вася.
– Это тоже дьяконский сын Сережка? – насмешливо спрашивал студент.