Восходящие потоки - стр. 28
После короткого раздумья он провозглашает:
– Тот, кто неряшлив в быту, тот неряшлив в морали. Кстати, – Карл ухмыльнулся, – этот телевизионный балбес… он, как рухнул на ковер, так и проспал до утра. Я никак не мог его разбудить. Короче, он спал на ковре, а я утром, приняв ванну и глотнув пива, расположился в кресле с намерением посмотреть по телику последние известия. И случайно попал на передачу о международном положении. А там – вот же зигзаги нашего чумного технологичного века! – Карл помотал головой и хлопнул себя по колену, – а там запись выступления телевизионного балбеса, который распространялся о проблеме Косово. Представляешь, одним глазом я вижу его на экране, он там в сером отутюженном костюме при бордовом галстуке с невероятно важным видом барабанит о сербах и косоварах, а другим наблюдаю за тем, как он, уткнувшись мордой в ковер, левой ноздрей всасывает в себя пыль и блаженно улыбается во сне…
Он замолкает, как бы прислушиваясь к себе. Потом принимает внезапное решение. Глаза его приобретают стальной оттенок.
– Мне необходимо остудиться! – говорит он.
Карл как ужаленный вскакивает с шезлонга, разбегается, на ходу получает занозу в правую пятку, вскрикивает, прихрамывая и чертыхаясь, добегает до края мостков и обрушивается в воду, поднимая фонтан чуть ли не до небес.
Кажется, в воду упал бомбардировщик. Темно-синие воды Клопайнерзее смыкаются над Карлом. Некоторое время поверхность озера остается спокойной, и, когда я уже начинаю испытывать легкое беспокойство, метрах в двадцати появляется фыркающая голова с выпученными глазами.
Карл резко разворачивается, плывет назад и с поразительной скоростью достигает мостков.
– Ну, что ты расселся, дубина! Помоги же мне! – кричит он, прыгая на одной ноге.
Я не без труда вытаскиваю из его пятки занозу размером с каминную спичку.
Карл отбирает ее у меня и долго рассматривает со всех сторон.
– Европа, мать ее! Не могут отполировать доски! Вот видишь? – говорит он и подносит щепку мне под нос. – Начало положено, заноза – это знамение! Это сигнал, что пора сматывать удочки.
Карл торопливо одевается.
– Только никуда не уходи! – предупреждает он и грозит мне пальцем. – Смотри же! Я скоро вернусь…
Размахивая руками и продолжая что-то бормотать, Карл уносится прочь.
Я смотрю на часы. До обеда еще далеко.
…У меня был выбор. Покончить со всем прямо сейчас, бултыхнувшись в мрачные глубины Клопайнерзее. Или вечером пойти с Карлом в ресторан.
Я выбрал последнее.
С самоубийством я решил повременить. Но размышления об этом привели к тому, что мне совершенно расхотелось обедать. Про себя я отметил, что мысли о смерти меня не ужаснули.
Столь же безучастно я мог размышлять о чем угодно. О правиле буравчика, например. Или о выборах президента Мозамбика.
По мере приближения к почтенным летам, я опираюсь на свой, обретенный в последнее время, опыт и уже не с таким, как прежде, ужасом думаю о смерти.
Возможно, эти внутренние перемены на самом деле – Промысел Божий. Чтобы я лишний раз убедился в существовании Господа.
А возможно, утрата страха перед смертью – это строгий и милосердный закон эволюции, которая не только следит за тем, чтобы я ходил прямо, как конногвардеец, но чтобы и в голове у меня был какой-никакой порядок. Чтобы под старость, перед смертью, которая вот-вот станет фактом моей маленькой персональной истории, я меньше страдал и привыкал к мысли о неизбежности смерти, как привыкают ко лжи или шуму за стеной.