Восемь виноградных косточек - стр. 2
Ивонн Шнайдер догадывалась, но мысль с правильным ответом все ускользала, как маринованный гриб на пустой тарелке: «что-то пошло не так» после воскресного телефонного разговора.
Однако логики здесь не было никакой и, как ни прискорбно осознавать, привычка доводить начатое до конца сыграла с Ивонн Шнайдер грустную шутку.
Глава 2
В лобби-баре отеля «Нуабель Инн» с авторучкой Монблан, застывшей над раскрытым исписанным блокнотом, Ивонн Шнайдер с ужасом поняла, что не помнит практически ничего, начиная с того злосчастного телефонного разговора. Никаких деталей, только обрывочные фрагменты, подобные вспышкам в сознании…
После того, как Ивонн договорилась с Андервудом о встрече, она положила трубку. Сквозь нарастающий туман в голове, напоминающий дымовую завесу, Ивонн попыталась вспомнить, зачем вообще сюда приехала.
Голос в трубке сразу после того, как она объяснила суть дела, стал низким и бархатистым. И звучал он будто внутри головы. Вроде бы Эмос Андервуд, начальник нуабельской полиции, сразу согласился и указал, куда подъехать, и «молодец, подруга» – она это тут же занесла в блокнот. Казалось, он говорил что-то еще, а она только слушала, и продолжалось это дольше, чем положено при деловом разговоре. Однако Ивонн удивила сама себя, пропустив – что абсолютно непозволительно для журналиста – абсолютно все, что он говорил, мимо ушей.
– Вот дура, – сказала она, когда поняла, что стоит в банном халате посреди номера и скользит бессмысленным взглядом по золотым узорам на обоях, позолоченной раме картины над кроватью, позолоченным ручкам дверей, шкафов, тумбочек.
Ее первым порывом было снова набрать главного городского полицейского и попросить повторить сказанное. И впервые в жизни реакцией на этот импульс стало то, что Ивонн Шнайдер очень не любила в других, пассивных и слабовольных людях. Она вытащила руку из мягких недр кармана, поскребла в затылке и сказала:
– Ладно. Ничего страшного.
Где-то в отдаленном уголке сознания, словно затухающая спичка, мелькнула мысль, что так могла ответить другая Ивонн, простая и неприхотливая, та, что иной раз не станет мыть голову, выходя из дому, или пропустит поход к стоматологу, сочтя визиты раз в полгода слишком частыми; чье имя в новой ипостаси уже не будет звучать так же грозно и внушительно, если она, «как и все нормальные люди», будет от зари до зари вкалывать репортершей на каком-нибудь захудалом телеканале. Мысль о том, что она меняется не в лучшую сторону, испугала Ивонн. Испуг этот длился долю секунды, а затем растворился, бесследно, как капля йода в стакане воды, потому что:
– Да, верно, – сказала Ивонн. Она сбросила халат и натянула полупрозрачные кружевные трусики, – в этом нет ничего страшного.
Ивонн знала – она контролирует ситуацию и тревожные перемены обратятся вспять. Для отпуска время неподходящее, что бы там ни говорил врач, а вот здоровый сон будет кстати. Но только, только после того, как она сделает свою работу.
Спустя полчаса Ивонн мчалась в такси по вечернему Нуабелю, экипированная для освежающих прогулок, в джинсах, кроссовках и футболке, смутно осознавая, что назвала таксисту адрес, о существовании которого до сих пор не имела понятия. Это было новое ощущение, словно она действовала под чьим-то незримым руководством, но оно еще не казалось странным и уж тем более страшным, каким станет спустя четыре дня и четыре жутких бессонных ночи, поскольку кто-то – возможно, оставшаяся, здоровая часть прежней Ивонн – все повторял и повторял, иногда мысленно, иногда вслух, не слишком быстро и не слишком медленно: