Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом - стр. 18

– Тайник в картинах – это, конечно, интересно. Как наши эксперты просмотрели? Мы с вами сейчас соберем картинки и отвезем на экспертизу, пусть посмотрят, что за ворсинки, какие следы еще где остались. А вы скажите, кому интересно было уничтожать эти картины. Вот антиквару этому, например?

– Да нет, вряд ли. Теоретически, конечно, это верный ход. Чем меньше картин художника на рынке, тем они дороже. Но это не тот случай. Пять картин погоды не сделают. А Клавдия Михайловна от него бы все равно никуда не делась.

– Но ведь в следующий раз пришлось бы платить дороже.

– Ну и что. Дал бы на пару тысяч долларов больше. Для него это непринципиально.

– Что значит на тысячу? Вы же сами сказали, что он их, возможно, перепродаст за двадцать.

– Ну, так это он. Понимаете, у нас владелец картин, как правило, получает не столько, сколько она стоит на мировом рынке, а столько, сколько ему захочет заплатить тот, кто может ее продать на мировом рынке. Помните, была несколько лет назад история с картиной Рубенса, которую вывез комендант Потсдама. Она сейчас у нас в Эрмитаже висит. Так вот, когда внучка этого самого коменданта продавала ее, то на руки она получила семьсот долларов. Потом картина несколько раз переходила из рук в руки, ее отреставрировали, провели экспертизу. Нынешний владелец купил ее уже за миллион. Кстати, он не переплатил. Если бы не международный скандал, то реальная рыночная стоимость этой картины не меньше ста миллионов.

– А что, бабушка сама не могла продать ее на зарубежном аукционе?

– У нас, молодой человек, законом запрещен вывоз предметов искусства, поскольку государство в начале восемнадцатого года однажды решило для себя, что все принадлежит народу, то есть ему. И торговать предметами искусства могло только оно.

– А, ну это когда было, в тридцатые годы только.

– В тридцатые картины из Эрмитажа понесли. Про это больше всех шумели, а сколько икон продавали… Вагонами шли за границу. Про это наша интеллигенция больше молчала. А урон куда больший. Это торговля душой народной. Зачем в шестидесятые годы святынями снова торговать начали? Что, голод в Поволжье снова был? А драгоценности? То, что в музеях хранится, – это лишь куцая часть того, что было. Все родное государство распродало и братьям на мировую революцию отвесило. А если старушка какая-нибудь, не дай Бог, свою брошку, которая у нее после революционных обысков и войны уцелела, захочет вывезти, то ни в коем случае. Это у нас национальное достояние. Только внутри страны, где такой уродливый рынок выстроен. Да и антикваров можно понять. С ними тоже государство в темные игры играло. Такой профессии у нас пока даже не существует, еще двадцать лет назад любой, кто мог попасться на перепродаже искусства, – получил бы срок за спекуляцию, а торговля драгоценностями из-под полы до сих пор уголовное преступление. Это как будто бы нам государство даровало возможность попользоваться бабушкиной брошкой или колечком. Да ладно, что я вам все рассказываю, антикварный бизнес у нас теперь законом регулируется, а вы его лучше меня знаете. Кстати, сервиз разбитый можно выбросить?

– Да, конечно. И давайте картинки упакуем.

– Может, только вот эту основу картонную, где отпечатки остались.

– Нет, пусть эксперты еще поработают, может, пальчики где засветились и они просмотрели.