Ворожея - стр. 11

Милава решила, что стоит пойти следом да нашептать пару приговоров, дабы бабкино черное недовольство не добралась до молодежи. Ей не составляло особого труда оставаться незамеченной – купальская ночь прятала под своим темным балдахином каждого, кто о том попросит: и доброго человека, и ведьмака, и влюбленных. Ведь не просто так на Большие дни детей по обыкновению рождалось больше, чем когда-либо.

Девица хоть и не спешила, но поспела аккурат к самой потасовке. Шумная хохочущая гурьба из перепачканной молодежи отчаянно плескалась в воде. Молодицы хохотали и почти не противились, когда крепкие руки прижимали их к не менее крепким телам, якобы чтобы вымыть. Мягчели губы под пылкими поцелуями… Но девицы меру знали, а потому, не дозволив ласкам зайти слишком далеко, выбрались на берег да затянули песню, опуская на серебристую гладь венки:

Пока пригожуни просили у водяных духов любви да счастья, молодцы перебрались вплавь на другой берег, где почти каждый успел словить по венку. Когда же они вернулись, девицы уже разбредались на поиски папарать-цвета. Молодцы устремились за избранницами. Мало ль, оборонить от лиходея придется. Да что там лиходей! В такую ночь даже русалки из глубин выходят покачаться на деревьях да в полях-лесах сыскать себе жертву – кровушки теплой напиться.

Цвет бранился на чем свет стоит. Где это видано, чтобы накануне самого желанного веселья, в канун купальской ночи, глава деревни отправлял честного человека перековывать лошадей? А что, ежели тот не управится до вечера? Что ж тогда, заместо забав да сладких поцелуев с девками целую ночь коротать непонятно где? И с чего староста вообще взял, что это вина молодого мастера? Что, ежели торговец сам снял добротные подковы с коней да в сундуке схоронил, дабы в Рогачеве на звонкую монету выменять? Иль на саблю перелить. А сам на мастера жалобную послал, якобы все его кони по подкове потеряли. Он, этот торговец, Цвету сразу не понравился. Сам нездешний, глаза узкие, кожа смуглая, халат в пол, золотыми нитями расшитый. В очи не глядит, все по сторонам рыскает да выспрашивать любит: где, мол, кузнечьему делу учился, из доброй ли стали подковы льешь, где железо берешь?.. Сразу ж понятно – выгоду вынюхивает. Видать, не на честном слове и справном труде свое богатство нажил. Поди, не одну невинную душу обдурил. И как только староста поверил в небылицы этакие да навет злостный? В наказание батька даже самую захудалую кобылу взять не дозволил – тяни сам на каталке молот да прочие инструменты.

Молодой кузнец не просто медленно шел к месту, где с утра стал обоз, он еле плелся. И даже не из-за того, что устал или не желал помогать нечестивому торговцу. Если б парень был чуток духом тверже да сердцем чище, то сыскал бы силы признаться себе, что мастер он никудышный. Что без батьки ему до зари никак не сдюжить с целым обозом, и через сажени три, от силы пять, кони снова «разуются». Но самое главное, его нежелание идти наперед всего исходило от страха. Обоз-то стал не где-нибудь, а аккурат промеж Древним лесом да Смрадной топью, обиталищем Багника