Вор и проклятые души - стр. 44
Проклятый пепел! Хватит предаваться размышлениям! Времени совсем мало! Рано или поздно, но мертвые эльфы навалятся так, что их напор невозможно будет остановить. Не обращая внимания на боль, я кинулся к инквизитору.
– Велдон!
Я перевернул его на спину. На меня уставился безумец Неакр. Вот уж в ком лютая ненависть ко всему живому! Ругнувшись, я натянул капюшон на обезображенную половину лица Томаса Велдона.
Монах в самом деле живой! Дышит! На опущенном левом веке дрожат ресницы! Никаких ран нет, но что тогда с ним стряслось?
– Велдон!
Схватив церковника за рясу змеиной рукой, я приподнял его и принялся трясти, однако вернуть в чувство не получалось.
– Кровь и песок!
Первые мертвецы показались перед Браном. Их пока мало, и предвестник без труда справился с неупокоенными, снеся бракемартом высунувшиеся головы. Война легко разделался с хозяевами замка, только мы знали, что долго так продолжаться не будет.
– Что там? – крикнул мне предвестник. – Живой?
– Живой!
– Спасибо, что живой! – Война рассмеялся.
Странный он, и шутка тоже странная.
– Не тяните! – Бран занялся новыми мертвяками. – Ползут, уроды ушастые!
Я затряс монаха со страшной силой, будто душу из него собрался вытрясти, и это наконец помогло. Монах поднял левое веко и вцепился в покрытую змеиной чешуей руку.
– Гард!.. – прохрипел он.
В левом глазу церковника горел огонь. Он со злостью смотрел на меня и не пытался скрыть своего недоброго отношения. Я отпустил его.
– Чего ты хочешь от меня? Почему не даешь умереть?
– Хочу, чтобы ты спас свою дочь Лилит! – прорычал я, тоже разозлившись и скалясь, только уже не от злости, а боли. Зазубренные наконечники эльфийских стрел с каждым новым ударом сердца причиняли все больше страданий, и моя мука становилась невыносимой.
Поднявшись, я отодвинулся, чтобы монах узрел лежащую Ирменгрет и Брана, который удерживал подъем на башню. Томас Велдон увидел их, он все правильно понял, однако молчал, схватившись рукой за высвобожденное из-под одежд нательное Распятие.
Монах сильно дернул за него и сорвал с шеи.
– Видишь его?.. – прошептал он, сжимая в руке Распятие.
Я молчал.
– Зачем мне носить крест, коль погружаюсь в геенну все глубже? Если сам сотворяю новый страшный грех? – инквизитор смотрел на меня снизу вверх, продолжая сидеть.
– Зачем? – повторил Велдон.
Что ему ответить?
– Чтобы не забыть про надежду на Спасение и Прощение, – я был искренен.
Моя душа проклята, и она чернее самой темной ночи, но ведь всякий может надеяться на… Стараюсь и в мыслях не вспоминать, на что может надеяться любой из смертных, и даже я.
Огонь, горевший в глазах Томаса Велдона, погас.
– Ты прав, – произнес он.
Монах бережно вернул под одежды Распятие на оборванной бечевке и, поднявшись, направился к Ирме.
– Помогу ей, – обронил церковник, ступая к вампиру.
– Надеюсь на тебя, святой отец, – я заковылял за монахом. – Больше не на кого.
Не взывать же к Сатане! Молиться о вампире тоже нельзя: Ирма давно отринула свет Бога Отца и Бога Сына.
– С тобой после разберемся, – полуобернувшись, Велдон взглянул на стрелы, торчащие из ноги и плеча.
– Хорошо бы, – я скривился от новых уколов боли.
Монах присел перед Ирменгрет и положил на нее ладони. Застыл на несколько ударов сердца, превратившись в столь же неподвижного, как и сама вампирша.