Вопреки, или Ты меня не купишь - стр. 17

– Можете поцеловать жену, – услышал я издалека. В груди бомбой взорвалась старая память: Валери в коротком подвенечном платье, с длинным хвостом из фаты, с волной черных густых волос. Ее губы, мягкие и податливые, сладкие, будто мед, и порочно безудержный язык.

Подался ближе. Девушка под руками натянулась, стала каменной, неживой. Куклой.

Та жизнь, прошлая – просто сон – приятный и скоротечный. Просыпайся, Ренат. Просыпайся! Сука-жизнь приготовила тебе новый горький глоток.

А чего ты хотел? Счастья? Для тебя его не отрезали, не выделили…

Губы у девушки были истерзаны, нервничая она их искусала, заметил еще в гараже. Потому я коснулся их с осторожностью, еле-еле зацепив кожей. Она с тяжелым выдохом приоткрыла рот, и наши языки соприкоснулись. Мокрый жар, ласковые движения, от которых ничего, кроме тепла, я не испытал. Просто механический поцелуй без души.

Приоткрыв глаза, взглянул на супругу. Она целовала меня с плотно сомкнутыми веками, а из-под ресниц выползали горячие слезы. Они придавали поцелую солоноватый вкус.

Легко не будет, я это понял, и вынужденный обоюдный брак – ничего хорошего в наши жизни не принесет.

=Есения=

Не попрощалась с мамой. Не сказала Анютке пока. Не взяла ничего из своей спальни, даже любимую шкатулку с сувенирами из разных стран, которую собирала несколько лет. Не оглянулась на родной дом, который увижу нескоро. Села в машину и отвернулась в окно. Я не плакала, нет, но жестокие слезы сами ползли по щекам. Предательская слабость перед неизбежностью.

Руки горели от царапин колючей лозой. Сжав кулак правой руки почувствовала, как холодный металл обручального кольца впивается в раненую кожу.

Я вдруг осознала, что жених видел меня до свадьбы, в подвенечном платье, и это не сулило ничего хорошего.

Суеверие, конечно, но у меня ребра выворачивались и хрустели от предчувствия, что все закончится плохо, толком и не начавшись. Было ощущение, что сердце сейчас проткнут изломанные кости, и я истеку кровью.

Через пять минут полной тишины, наблюдая за вереницей деревьев, пролетающих мимо окна, я украдкой посмотрела на мужа.

Ренат сидел рядом, немного разведя колени. Ему очевидно было тесно, но он держался от меня подальше, стараясь не прикасаться к бедру, словно даже через многослойную ткань платья чувствовал, как я горю всем телом, как не хочу здесь быть.

Супруг расслабленно откинулся затылком на спинку сидения и, прикрыв глаза, казалось, дремал. Его большие руки лежали на коленях и изредка сжимались в тугие, обвитые венами, кулаки.

Ренат вдруг дернулся и, распахнув глаза, посмотрел в потолок, а я тут же отвернулась в окно и задержала дыхание.

Что дальше? Мне придется позволять ему себя целовать и трахать, чтобы потом прятаться в ванной, тереть тело мочалкой до красна, лишь бы избавиться от чужого запаха?

Посмотрела назад, на улетающую в никуда полоску дороги, и мне на миг показалось, что другая машина слишком близко к нам пристраивается. Наверное, дополнительная охрана олигарха.

Я снова посмотрела на молчаливого Рената. Кто он? Какой он?

Вопреки сумбурному состоянию моей души странно было осознавать, что этот грубый и пугающий мужчина вызывал во мне глубинный интерес. Этот его жест, когда прикрыл собой от зевак, и это «мамаша» – брошенное презрительно той, что с легкостью подложила дочь под чужого мужика, и кроткий, осторожный поцелуй, как прикосновение шелковой ленточки, когда нас объявили мужем и женой, словно Волгин переживал за мои искусанные губы. Тогда я впервые подумала, что мой вынужденный муж хочет казаться, а не быть монстром. Надеюсь, что интуиция в момент стресса меня не подводит, верю, что не обманывает надежда, потому что впервые за этот долгий день я испытала легкое облегчение и острое предвкушение.