Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) - стр. 149
– Ну… предложить хочу. А уж далее на сходе решайте.
Иван лучился довольством, будто предложение его было поважнее дел, им свершенных. А может, и так – все-таки названия эти, возможно, останутся с людьми навсегда, унося с собой в даль веков частицу его души.
– Эту весь Переяславкой назвать. Вроде по делу и старое место напоминает. А новую весь – Сосновкой. Уж больно сосновый бор там красивый, посмотришь вдаль – лес прозрачный, чистый от кустарника. Сердце замирает, когда солнечный луч тебе в глаз светит сквозь хвою, и небо такое синее-синее на фоне зеленых иголок… Ну, это… расчувствовался я, конечно.
– А с железным болотом что?
– Его предлагаю просто Болотным величать. Нечего для противников наших слово «железо» называть попусту. Пусть не знают до поры, какие дела у нас тут твориться будут. Как вам такой расклад?
– А что? Добрые названия, а для нашей веси оно и вовсе памятное, – огладил свою бороду Радимир. – Старое-то не прижилось. Неклюдовкой главная весь общины прозывалась. По Неклюду, ее основавшему.
– Вынесем до суда на сход, – согласился воевода. – А отяцкие для нас как назовешь?
– Да не дело без них-то, – засомневался Иван. – Будут от их общин люди на суде, спросим, да и наши отяки с Сосновки слово скажут, тем более что нижний гурт все одно за нами остался. Уж его как-то обзовем.
– А детишки твои как, Иван, ожили после тягот своих? – поинтересовался Радимир. – Остальных лекарь не пускает, вон гонит, со знахаркой отяцкой закрылся и таинства над сборами травяными творят. А мне дюже непонятное отвечает. С тобой же словом нет-нет да перемолвится.
– Тимка оклемается, это Вячеслав точно сказал… – Иван поморщился от нахлынувших воспоминаний. – Крови он много потерял, ребра поломаны, но молодость свое взяла, а заражения крови, ну… той же огневицы, нет. Спасла его Радка. Приходить в сознание начал понемногу. Травами его поят, навар мясной давать начали, дай Бог, поправится. А вот с девчушкой худо пока. Знахарка ее первым делом в баню отвела, хоть и вырывалась она, да смотрела ее там долго. Вячеслав ей все травы подносил да советы какие-то давал. Не было насилия над ней – то ли не смог Слепень на ушкуе ее взять, то ли оставил как сладкое на вечер: шли они с низовьев часа три-четыре всего. Однако избил крепко.
– Так купец сам кричал о том… – недоуменно воззрился на полусотника воевода.
– Слова то были, чтобы побольнее нас задеть. Вот и задел, себе на беду. В любом случае попытку сделал он. Сопротивлялась она крепко, видать: ноги расцарапаны все, а лицо вообще один синяк. Однако по женской части в порядке все. А вот насчет душевного здоровья сказать ничего пока не могу. На несложные вопросы начала отвечать, но в основном молчит, да в точку смотрит. Что уж там у них случилось, понять сложно, да только трое прибитых буртасов сами за себя говорят. Про Антипа слышали уже?
Воевода кивнул, но Радимир, пропустивший эти события, живо этим заинтересовался.
– Что с ним?
– Живым его охотники, что на лодье с Ишеем в низовья спускались, обнаружили, только качает его всего и рвет постоянно. По голове сильно ударили. Ну да ничего, живой – и то ладно. С дочкой сидит, точнее, лежит рядом с ней. А Любима да Николая лекарь наш почти сразу прогнал, дал только поглядеть разок, и все. Помочь не помогут, а дело свое застопорили… – Иван стукнул себя по лбу. – Забыл сказать, что Николай просил передать. Трофим Игнатьич, до конца июля… тьфу, серпеня не управимся мы со всем, как ты наказывал. Уж больно сложно все получается, никакое малое дело до конца нормально не закончишь, пока домницу не пустишь, а она от кирпича зависит да от колеса, что мехи качать будет. Кирпич тоже на колесе завязан – оно для плинфы глину мешает, а колесо ломалось уже раз без железных деталей. Николай же всему не учился, книги только читал. Бить его сильно не будешь, спрашивает?