Волшебство для Мэриголд - стр. 10
И снова Лорейн задержала дыхание. Есть ли у неё! Она хотела назвать свою дочку Мэриголд. В детстве у неё была любимая подруга по имени Мэриголд. Единственная подруга в её жизни. Милая, замечательная, очаровательная, симпатичная девочка. Она наполнила скудное детство Лорейн красотой, тайной и привязанностью. Но она умерла. Если бы только она могла назвать свою малышку Мэриголд! Но она знала, в каком негодовании будет клан при упоминании столь глупого, замысловатого, чужеземного имени. Старшая бабушка, Младшая бабушка… нет, они никогда не согласятся. Она знала это. Все её мужество упорхнуло со вздохом капитуляции.
«Н-е-ет», – тихо и безнадежно молвила она. О, если бы она не была такой жалкой трусихой.
Но эта ужасная Старшая бабушка знала всё.
«Она врет, – подумала она. – У неё есть имя, но она слишком боится назвать его. Клементина, та бы стояла на собственных ногах и показала бы им, что есть что».
Старшая бабушка смотрела на Клементину, вечно созерцающую свою лилию, и уже не помнила, что способность той стоять на собственных ногах и говорить людям правду – даже ей, Старшей бабушке – когда-то не особенно её прельщала. Ей нравились люди с собственным мнением… когда их уже не было в живых.
Она заскучала из-за всей этой кутерьмы. Что за суета с именем. Как будто и правда имеет значение, как эта крошка с золотистым беспорядком на головке, лежащая в колыбели, будет названа. Старшая бабушка с любопытством взглянула на крошечное лицо спящей. Волосы – Лорейн, но подбородок, брови и нос – Линдера. Ребёнок без отца, а мать – глупенькая девица Уинтроп.
«Я должна прожить подольше, чтобы она запомнила меня, – подумала Старшая бабушка. – Весь вопрос именно в этом. У Мэриан нет воображения, а у Лорейн его слишком много. Кто-то должен дать ребенку несколько советов для жизни, иначе ей придется стать либо распутницей, либо мадонной».
«Был бы мальчик, подобрать ему имя было бы нетрудно», – сказал дядя Пол.
Затем они пререкались минут десять, как бы назвали ребёнка, будь он мальчиком. Они успели разгорячиться по этому поводу, когда тётя Мира почувствовала пульсацию в затылке.
«Боюсь, подступает одна из моих мигреней», – пробормотала она.
«Что бы делали женщины, не будь изобретены головные боли? – поинтересовалась Старшая бабушка. – Самая удобная болезнь на свете. Подступает так внезапно, а уходит так своевременно. И никто не может доказать, есть ли она на самом деле».
«Уверена, никто никогда не страдал так как я», – вздохнула тетя Мира.
«Мы все так и думаем, – сказала Старшая бабушка, узрев возможность выпустить следующую ядовитую стрелу. – Я объясню, что с тобой не так. Утомление глаз. В твоём возрасте тебе бы следовало носить очки, Мира».
«Почему эти головные боли не лечатся? – спросил дядя Пол. – Почему бы тебе не поменять врача?»
«И на кого менять сейчас, когда бедняжка Линдер в могиле? – простонала Мира. – Не представляю, что мы, Лесли, будем без него делать. Мы все просто поумираем. Доктор Мурхаус – пьяница, а Стакли – дарвинист. Ты ведь не заставишь меня посещать эту женщину-врача, нет?»
Нет, разумеется, нет. Никто из Лесли никогда не пойдет к врачу-женщине. Доктор М. Вудрафф Ричардс практиковала в Хармони два года, но никто из Лесли не обратился бы к ней, даже будучи при смерти. Это сродни самоубийству. Кроме того, женщина-врач – вопиюще дурной знак, с этим невозможно ни смириться, ни признать. Как негодующе заметил двоюродный дедушка Роберт: «Женщины становятся слишком умными».