Волшебные чары - стр. 23
– Да, было времечко, – покачала головой Надежда, которая все это время сидела молча и с большим неодобрением смотрела на собак, которые старательно догрызали кости, хотя она сама им это разрешила.
– Потратилась тогда мама страшно, – продолжала Наталья. – И юбки с кофтами, и платье с туфлями, и пальто… В общем, с ног до головы меня одела – я-то сама на свой внешний вид до этого никогда никакого внимания не обращала. А на обратном пути она меня в парикмахерскую отвела, да не в мужской зал, где я всегда до этого стриглась, потому что там дешевле, а в женский. Дома потом на меня все подгоняли – фигура-то у меня нестандартная. Ну, собралась я в театр, посмотрела на себя в зеркало и давай реветь!
– Не понравились себе? – участливо спросила я.
– Не совсем так, просто чужой человек на меня из зеркала посмотрел. Не я это была! А еще, мне до жути было страшно, что покажусь я Николаю смешной в этих своих обновках, на каблуках, на которых и ходить-то не умею, хоть и тренировалась весь день, да со стрижкой непривычной. Потому что, как не пыжься, а из петуха павлина не сделаешь, – грустно сказала Наталья.
– Как я понимаю, такого не произошло, – заметила я.
– А он меня сначала и не узнал, – усмехнулась она. – Я из трамвая вышла, подошла к нему, а он смотрит на меня удивленно. Потом глаза вытаращил, а я от страха свои закрыла. И тут он сказал: «Наталка! Какая же ты красивая! И в спецовке, и в платье!» Как я в тот момент на месте не умерла, до сих пор не знаю.
– Не по-хорошему мил, а по милу хорош! – веско заявила Надежда.
– Пошли мы с ним в театр оперы и балета, а я там и не была до этого ни разу, – мечтательным тоном вспоминала Наташа. – Хожу и, как дура, все рассматриваю. Сели мы на свои места, и начался балет «Жизель» – мой любимый с тех пор. Пока увертюра шла, еще ничего, а когда танцовщики на сцене появились, Николай с ужасом посмотрел на них и шепнул мне на ухо: «Наталка! Не смотри на этот кошмар, а просто закрой глаза и слушай музыку». И действительно, сам устроился поудобнее, глаза закрыл и… И лицо у него стало таким одухотворенным – просто не от мира сего. А я гляжу на него – и рыдания мне горло рвут, потому что понимаю, какие мы с ним разные, что мы действительно, как мама сказала, не пара, и ничего у нас не получится. Видно, он взгляд мой почувствовал, потому что повернулся, посмотрел мне в глаза и все понял. Взял он тогда меня за руку, пожал слегка, покивал успокаивающе и снова, закрыв глаза, стал музыку слушать, так и держа меня за руку. А в антракте сказал: «Наталка! Ты еще маленькая-маленькая и глупенькая-глупенькая! Ты еще полюбишь и музыку, и живопись, и балет! Только настоящий, а не такой, как этот. Поверь мне!» И я ему поверила, и так у меня на душе спокойно стало, что ничего больше не было страшно. Вышли мы тогда из театра и, держась за руки, к остановке пошли. Идем и молчим, а на душе у меня так хорошо, так светло… Вот так шла бы себе и шла рядом с ним – всю жизнь. Я думала, он меня на трамвай посадит и в общежитие пойдет, а он уперся!
– Конечно, ведь, по его представлениям, девушку вечером нужно до дома проводить, – заметила я.
Конец ознакомительного фрагмента.