Волшебник - стр. 25

Первое сентября 1970 года, выдалось ярким и солнечным, словно напоказ. Виктор, одетый в новый костюм и серые полуботинки в тон, подошёл к школе, держа в руках редкий тогда предмет – чемоданчик типа атташе-кейс, который позже в народе прозвали «дипломатом». Кое-кто из чиновников со Старой Площади[10] и Дороги Жизни[11], уже щеголял таким же модным аксессуаром, поэтому Витя Николаев не совершил никакого прорыва в общественном сознании, хотя для подростков-старшеклассников вид чемоданчика, сверкающего кожей и хромовыми накладками, произвёл впечатление не менее сильное, чем золотое ситечко на Эллочку-Людоедку[12].

Друзей у Виктора в школе не случилось. Возможно, тому виной замкнутый и нелюдимый характер прежнего владельца тела, возможно, что-то другое. Отношения сложились приятельские и спокойные, как между коллегами. Можно было подойти к любому и попросить о небольшой помощи, но не более того.

Ребята вежливо интересовались чемоданчиком, его содержимым, но не спрашивали, где такое можно купить. В Москве семидесятых этот вопрос считался почти интимным и возможным только между близкими друзьями. А вот девочки, в том числе Ира Хаканада[13], учившаяся с Виктором в одном классе, оценили экстерьер костюма и общий вид Виктора на твёрдую пятёрку, и кое-кто подумал о том, что такого парня можно будет пригласить на день рождения и показать родителям.

С памятью у Ивана Гагарина было всё в порядке, а после переноса в молодое тело Виктора, она стала почти абсолютной, и ему не нужно было напрягаться в учёбе, чтобы находится на уровне отличников. Но с тех, кто учился хорошо, и спрашивали более строго. Так преподавательница английского языка, увидев напротив фамилии «Николаев» пометку «свободное посещение» устроила форменный допрос, естественно, на английском языке, но в итоге сменила гнев на милость, подтвердив право Виктора не посещать занятия, одновременно посетовав, что остальные ученики не торопятся изучать язык Шекспира и Шелли.

Зачем Виктор освобождал себе время от занятий он и сам толком не понимал, но действовал на опережение, понимая, что более-менее серьёзные занятия спортом и школу совмещать не сможет. Мелькнула ещё мысль заранее сдать нормативы по физкультуре, но по здравому размышлению от этой идеи пришлось отказаться. Физрук школы, Гусев Вениамин Алексеевич, был личностью увлекающейся и пробивной, и ему ничего не стоило привлечь отдельно взятого школьника в бесконечную череду спортивных мероприятий города, тем более что остальные оценки у этого школьника стали на уровне «хорошо» и «отлично», причём более «отлично», чем «хорошо».

Обойти Гусева на повороте не удалось. Каким образом информация о награждении Виктора проникла в школу, уже было не важно. На третьем уроке его вызвали к директору школы и попытались устроить допрос с пристрастием.

– Уважаемые Вениамин Алексеевич, Фёдор Николаевич и Нина Сергеевна, я уверен, что всю информацию по этому делу вы сможете получить, обратившись с письмом в приёмную Верховного Совета, который собственно и награждает советских граждан. Или, например, в приёмную Министра обороны к маршалу Гречко. Уверен, там к письму из сто сорок четвёртой школы отнесутся с полным пониманием.

– Но ты же должен нам рассказать, как было дело! – возмутился военрук школы, майор в отставке Попов Фёдор Николаевич. Китель майора был увешан многочисленными наградами за военные заслуги.