Волшебная флейта - стр. 51
– Ты же знаешь, – были его первые слова, – что фундамент человеческих знаний складывается по кирпичику. Из века в век каждый учёный вносит свою скромную лепту в копилку мировых открытий. Так мы, исследователи, шаг за шагом продвигаемся вперёд, познавая природу и окружающий мир, создаём новую философию, модифицируя стиль своего мышления. После совершенной Декартом революции метода в истории Спиноза выдвинул программу детерминированной системы мира, положив её в основу монистической концепции единой субстанции.
– Можно без этих долгих предисловий? – не вытерпев, я заёрзал на стуле.
– Никак нельзя, – спокойно ответил он. – Иначе ты ничего не поймёшь.
– Я и так ничего не понимаю, – заметил я ему.
– Так вот, – продолжал он, как ни в чём не бывало, – наберись терпения и слушай дальше, если что-то хочешь понять. Лейбниц перенёс акцент на автономные детали мироздания. Основой их индивидуализации были силы. Картина мира стала плюралистической системой бесчисленных субстанций, динамических по своей природе. В дальнейшем был открыт плюрализм самих этих сил, плюрализм законов, отсутствие тождественности казуальных связей, скрепляющих детали мира в единое целое. Ученые с каждой эпохой всё больше понимали, что в нашем мире не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Наши знания усложнялись, выявлялись иерархии законов, сил, казуальных связей, форм движения.
В это время я услышал глухой удар в стену и вздрогнул. Однако Василий Павлович, как ни в чём не бывало, продолжал говорить:
– Открытия Ньютона, Канта, Макса Борна последовательно расширяли представления о нашем мире, натыкаясь на новые загадки, которые ставила перед нами действительность. Одни учёные преодолевали заблуждения других ученых и делали собственные открытия. Так, Эйнштейн говорил, что теория относительности не могла бы появиться без преодоления кантианской априорно-субъективной трактовки геометрии. Она не могла бы появиться без радикального перехода от концепции пространства и времени как форм созерцания к концепции объективного пространства-времени. Но, замечу, что теория относительности была результатом применения к физическим теориям уже известных нам критериев внутреннего совершенства и внешнего оправдания.
– Говори по существу, – теряя терпение, опять перебил его я. – И если хочешь, чтобы я что-то понял, говори доходчиво без всяких теоретических углублений.
– Хорошо, – согласился он, – но, чтобы ты меня лучше понял, я дам тебе последнее теоретическое объяснение. В теории относительности есть такое понятие «принципиальной наблюдаемости». Математики Лобачевский и Риман, отстаивая в области дискурсивного мышления, из которого Кант изолировал созерцание, доказывали возможность экспериментальной проверки. И когда общая теория относительности, сделав выбор исходных геометрических аксиом физической проблемой, внесла в геометрию онтологические критерии и экспериментальные выводы, то она окончательно похоронила трансцендентальную эстетику. Однако…
– Проще! – взмолился я. – Говори ещё проще. Я же не учёный-физик и не математик. Не забывай об этом.
– Да, да, – поддакнул он, продолжая, – сейчас мы подходим к главному. «Наблюдатели», приложившие руку к исследованиям в изложении теории относительности, отнюдь не имели в виду субъективизацию физических процессов и их неотделимость от наблюдаемости. Потому что между такой концепцией и субъективизацией физического мира такое огромное различие, что его можно назвать пропастью. И эта пропасть, практически, отделяет исключающие одно другого мировоззрения. В кантианской философии в ХIХ веке появились так называемые «двумерные наблюдатели», которые не могли составить представление о третьем измерении. Современные исследователи, работая в двумерном измерении, энергично движутся из одной точки сферической поверхности в другую. Но в отличие от кантианских наблюдателей, они имеют ясное представление о третьем измерении, не входящем в их непосредственное субъективное созерцание. Эти исследователи обнаруживают нарушение эвклидовых соотношений и интерпретируют такое нарушение как кривизну своей двумерной поверхности. Тем самым третье измерение входит в их опосредственное дискурсивное созерцание. На этих основаниях, углубляя моё исследование, я пошёл дальше и открыл четвертое измерение.