Волк - стр. 19

От станции на маршрутной «Газели» еще восемнадцать километров я трясся по грязной жиже, гордо именуемой в России дорогой. Водитель Ринатик был мрачнее тучи. На соседних креслах ехали еще пять односельчан. Я с ними только поздоровался. Общение в этот момент меня не интересовало. И опять всю дорогу смотрел в окно. На мокрые деревья и молодые луговые травы. На низкое серое небо.

На остановке меня встретил Васильев с Тимофеевым на тимофеевском автомобиле без подушек безопасности. Я сел на заднее сиденье.

– Куда? – спросил Васильев.

– Домой.

На улицах царила непролазная грязь. Пришлось ехать по краю поселка. Васильева явно тянуло поговорить, что-то его беспокоило, но с чего начать, он не знал. Начал как всегда – издалека.

– Ну как сессия? Не запорол?

– Все нормально, – я всем видом показывал нежелание общаться, но участковый этого не замечал.

– Экзамены?

– Один остался.

– Тройки?

– Навалом. Куда без них?

Тимофеев хохотнул, но тут же замолчал. Сегодня не день для веселья

– Как он умер? – спросил я через некоторое время.

– Да как и все пожилые люди, от старости, – произнес участковый, явно сомневаясь в сказанном, – хотя люди тебе тут такого наговорят.

– Например?

Будучи человеком с высшим юридическим, то есть, не очень глупым, Васильев не охотно, но все же начал:

– Егорыча нашли в лесу, без следов насильственной смерти. Видимо пошел за травами, как раз молодая пошла…

– Травы надо начинать собирать в конце июня, не в начале, – прервал его я, – так соку больше. Он так меня учил.

– Ну, значит, пошел погулять, и все, сердце остановилось, – Васильев аккуратно объехал огромную лужу посреди дороги, в которой лежали чьи-то довольные свиньи, – так вот, что интересно. Степаныч божится, что вечером видел летающую тарелку, зависшую над этим самым местом. Совсем старик умом тронулся.

– Заяц допек? – усмехнулся я.

– Не заяц, а его не отпетая душа, – улыбнулся Васильев, – так Степаныч говорит. Я у него ружье отобрал, на всякий случай. Подстрелит еще кого-нибудь ненароком. Хотя не могу ручаться, что где-нибудь в чулане не спрятан еще ствол.

Мы проехали по мосту над речкой, возле которой я загорал совсем недавно. Речка, между прочим, была чистой и кристально прозрачной. Разве что немного помутнела от дождя.

– Васька-комбайнер ничего не видел, но слышал в лесу песни на непонятном языке, – продолжил участковый, – вроде языческих скандинавских обрядов.

– Каких? – изумился я.

– Сам у него спроси, каких. Когда он это рассказывал, то был в таком плачевном состоянии. Мама не горюй.

– Понятно, – вздохнул я, – батюшка что говорит?

– Отпел.

– Как отпел? – не поверил я, – Колдуна отпел?

– А что тут такого? – пожал плечами Васильев, – Не самоубийца же. Людям, опять же помогал.

Он немного помолчал и вернулся к теме разговора:

– Но особо отличился Кузнечик.

Кузнечиком зовут нашего кузнеца. Прозвище для двухметрового богатыре более чем не уместное.

– Чем, интересно? – спросил я.

– Предложил Егорычу в сердце осиновый кол вбить.

– Да ну?

– На полном серьезе. Говорит, чтобы больше не вставал, чернокнижник.

– Вот сволота, – не на шутку разозлился я, – а когда ребенок у него заболел, какие песни петь начал, ластился, как кот голодный. Ну, какие же люди гнилые бывают! Кузнец недоделанный!

Васильев внимательно выслушал меня и продолжил: