Волчья ягодка - стр. 27

– Скорее! – до нитки промокли уже. Крыльцо-то недостроенное – только ноги ломать. Подхватываю ее, растерянно остановившуюся у преграды, за талию. Мокрая ткань холодит руки. Опускаю на высокий настил небольшой террасы, а разжать пальцы не могу. Только смотрю, как ходит ходуном от бега ее грудь, облепленная тонкой тряпицей платья и хоть ты режь – не могу себя заставить отвести взгляд. По навесу гулко бьет дождь, а в ушах в такт пульсирует кровь, перекрывая другие звуки. Так и заталкиваю Марью в проем открытой двери, заставляя пятиться и держа за изгиб бедра. Пнув ногой дверь, слышу, как стучит о косяк, закрывая нас в темном срубе. Вспышка молнии через незанавешенные еще окна ярким отсветом блестит в полумраке на промокшей, вздыбленной груди.

“Не бойся, приставать не стану”, – вдруг тихо шелестит где-то глубоко под ватой накрывшего меня дурмана. С тяжелым вздохом разжимаю руки, отступая назад, огибаю ее по дуге.

«Ну что ты молчишь, Мария! Осади меня. Что ты как зачарованная?! Что воля, что неволя все одно?»

Я злюсь на себя, что не могу сдерживаться с ней рядом перенося и на нее отголоски раздражения. Всего себя теряю: и волю, и выдержку и мозги последние.

На сколоченном мною же стуле сиротливо висит брошенная поутру рубаха.

– Вот переоденься, мокрая ж вся до трусов, – а в голове ярко себе тут же представляю ладный зад, обтянутый тонким кружевом. Наверняка же не с единорогами трусы у нее. Пальцы сильней сжимают ткань рубахи: – Моя это. Беру с собой всегда, чтоб переодеться после работы. Не чучелом же назад идти детей пугать? – зачем ей ненужная эта информация?

– Не побрезгуешь?

Молчит. Смотрит, как заколдованная и не отомрет никак. Буквально впихиваю ей одежку в руки.

– Смотреть не буду, не бойся.

А хочется. И смотреть хочется, Маша, и трогать. Везде. Вот прямо сейчас не понимаю, зачем предложил тебе замену, когда больше всего на свете желаю содрать с тебя все вот это. И тебя потом драть голодным зверюгой. Вот хоть прям у этой стены! Слизывать капли дождя с ключиц и чтоб ты стонала подо мной, прося еще.

Отворачиваюсь, подхватив на загривке свою футболку, одной рукой стягиваю с себя и бросаю на лавку. Звонкий чавк хлестко разрывает тишину между нами.

Вязкую, липкую тишину.

«Да что ж ты молчишь все?! Все б в мире отдал, чтоб узнать, что в этот момент в голове у тебя творится».

Никогда не любил лишний раз воздух трясти, а сейчас прям наждачкой по нервам это молчание.

Выглядываю в окно. Не видно даже крыльца – стена воды и все.

– Сегодня ты никуда не поедешь, – заключаю, не оборачиваясь.

Очень слышно облегчение в голосе, да?

– Приплыли, – а зубы стучат уже.

– Околеешь, если не переоденешься, – не поворачиваясь, напоминаю ей, а сам слышу шелест одежки, давя руками выступ подоконника, всматриваюсь в серое марево дождя и спрашиваю себя, какого хера, спрашивается держусь за данное обещание?

Потому что с детства привык словами не кидаться? Не мусор на ветру. Дал слово - назад не заберешь. А тут…

Кто тебя за язык-то тянул, Волков?

– Готово, – зачем-то сообщает Марья из-за спины, явно намекая, что можно уже и обернуться. А я слышу, что хочу.

«Готова она, хоть бы думала, что ляпнула».

Оборачиваюсь, медленно скользя рукой по гладко полированному дереву выступа под окном. Знаю, что увижу, а все равно задыхаюсь.