Волчья невеста - стр. 34
И никогда не испытает, потому что истинную можно встретить лишь один раз.
А человеческие девки лишь для расслабления и облегчения. Чтобы лишний раз доказать это себе, Теодрик перехватил хрупкие запястья одной рукой и завел за ее голову, вклинился между девичьих бедер. Шлюха-не шлюха, сейчас она познает его во всех смыслах. Он потерся о вход в ее тело, и сквозь зубы вырвалось недовольное рычание: невероятный аромат вдруг стал ярче, но в него добавилась отвратительная горькая нота страха. Как ложка дегтя в бочке сладкого меда. Но даже это уже не могло его остановить.
Его зверя повело, опьянило, одурманило. И, глядя в широко распахнутые глаза девки, он с рычанием толкнулся в нее. Она вскрикнула, прогнулась в пояснице, но только сильнее насадилась на него. Если сначала он злился, хотел ее наказать, то теперь все мысли, все чувства будто бы исчезли, смылись этой тягучей волной наслаждения, что принесла ему теснота ее глубин. Теодрик врезался и врезался в нее, пока удовольствие не достигло своего пика, вспыхнуло в нем, как пламя от единой искры. Оно было таким ярким, что на миг потемнело перед глазами. Тогда он толкнулся в последний раз, сдерживая рычание и изливая семя.
А пришел в себя, уткнувшись лбом в матрас над ее плечом. Доставшаяся ему волчья невеста дрожала, и Теодрик решил, что она плачет. Большинство из них это делали после близости с ним, хотя он не издевался над ними и не истязал. И даже не стреножил как эту, чтобы не пыталась брыкаться или ускользнуть. Теодрик погладил большим пальцем синяки, оставленные им, даже поймал себя на совершенно дикой мысли утешить девушку, рядом с которой он впервые почувствовал себя живым, понял это, когда взял ее за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.
Но вместо слез обнаружил жгучую ненависть.
Взгляд зеленых глаз был таким, что, обладай человеческая девка способностью им сжигать, Теодрик бы вспыхнул костром. А так ярость прокатилась по его коже, вновь будоража получившего свое зверя. Волк внутри его оскалился и облизнулся, принимая вызов. Втягивая ее аромат, который, казалось, раскрылся только сильнее. Изменился, после того, как Теодрик сделал ее своей, смешался с девственной кровью, но при этом стал еще притягательнее. Настолько притягательнее, что кровь снова прилила к паху.
Предки, что с ним творится?
Он же только что трахнул эту девицу. Ненавистное человеческое отродье. Одну из сотен волчьих невест. Но чувствует себя так, будто никогда не знал женщины! То ли дело в том, как она пахнет, то ли в этом проклятом вызове, что горит в ведьмовских глазах.
Похоть вновь вспыхнула в нем, отравляя первобытным ядом, пробуждая дикие желания, о существовании которых он не то чтобы забыл, не знал вовсе. Лува вызывала в нем нежность, будила инстинкт защитника. Дрожащая под ним девка провоцировала в нем яростного охотника. Хищника, способного разорвать в клочья. Полакомиться плотью. Только совсем не так, как в людских сказках на ночь, где вервольфы — злобные монстры, любящие перекусить человечиной, а так, чтобы сломить острую на язык девку. Подчинить себе, пометить, заклеймить. Столько раз, сколько потребуется.
Эта внезапно возникшая тяга злила, но, вместе с тем, Теодрик давно не чувствовал себя настолько живым. И сейчас, когда он успел узнать, какая девка узкая и горячая, попробовать ее, он не собирался сдерживаться. Отказывать себе в желаниях, тем более что его плоть снова налилась кровью и затвердела, требуя нового соития и освобождения.