Волчий остров - стр. 27

Вечером было душно. Касюк накинул на себя спортивный костюм, вышел на набережную Енисея – гостиница располагалась прямо на берегу реки. Красноватое овальное Солнце садилось прямо в Енисей, широченной блестящей лентой ускользающей далеко за горизонт. Игорь сел на бетонный парапет, свесил ноги над многометровой стеной.... Внизу, чуть слышно шурша галькой, прошла молодая парочка. Не видя над собой Касюка, девушка и юноша прижались к нагретой за день бетонной стене, стали взасос целоваться. Касюк с любопытством посмотрел на влюбленных. Ему стало стыдно оттого, что он нечаянно посмотрел за чужим счастьем. Между тем молодые люди, совершенно ничего не замечая вокруг, стали раздевать друг друга.... Игорь посмотрел сверху на снятые девичьи трусики, белым бесформенным комочком брошенные на галечник, рубашку парня, смятую под ногами влюбленных.... Он осторожно повернулся, слез с каменного барьера и, стараясь не топать, тихо пошел прочь – в сторону гостиницы.

Спал он плохо. За окном никак не хотело темнеть, белое небо словно насмехалось над путешественниками, решившими вздемнуть после утомительной и долгой дороги. Под утро Касюк ненадолго задремал.

Мерзко запищал у самого уха звонок электронного будильника, сигнализируя о том, что пора вставать, чистить зубы, умываться, пить чай, завтракать…

Касюк сел на гостиничной кровати, дождался, когда голову покинут липкие паутинки предутреннего сна.

Существовал только один хорошо проверенный способ быстро прийти в боевое состояние. Он натянул трико, выбежал на улицу. Неслышно ступая толстыми подошвами кроссовок по асфальту, он сначала пошел спортивной ходьбой, немного согрелся, перешел на бег. Четыре квартала в одну сторону, столько же – обратно. После интенсивной разминки на берегу Енисея Игорь скинул спортивный костюм, осторожно вошел в воду.

Течение оказалось неожиданно сильным, вода с непривычки довольно ощутимо холодила тело. Но вскоре холод ушел, осталась только бодрость, свежесть, радость....

…Серега окончательно одубел от холода. За время, проведенное в подземном склепе, он несколько раз спал, несколько раз ел, два или три раза ходил по нужде. К нему никто не заходил, ни о чем не спрашивал, ничего не объяснял.

Неопределенность стала самым страшным пока испытанием в этой бетонной тюрьме. Быков понимал, конечно, что все это делается намеренно: отсутствие любых контактов, потеря времени суток, однообразная пища, туалет рядом с "кроватью", наконец. Намеренно – это понятно, но для чего – именно?

Размышляя о причинах, из-за которых он мог оказаться в столь неприятных для себя условиях, Быков перебрал в голове десятки, возможно, даже сотни вариантов, выискивая поводы, из-за которых его могли оглушить, и на несколько дней изолировать в каком-то подвале.

На третьи или на четвертые сутки к нему стала возвращаться память о последних часах и минутах перед тем, как он потерял сознание. Быков вспомнил, как сошел с поезда. Как он поднялся на эстакаду, немного задержался на самом верху, полной грудью вдыхая свежий воздух, давая прохладному ветру остудить его тело, чтобы быстрее ушла сонливость, в теле появилась бодрость, а в мышцах – упругость.

На лестнице, ведущей с переходного моста, от пригородных касс вниз, громко "митинговали" пенсионеры. Возмущались, разумеется, отнятыми льготами, отменой бесплатного проезда на троллейбусе и трамвае и много еще чем. Седой, крепкий старик с аккуратной короткой стрижкой и военной выправкой говорил, что раньше, до "монетизации", он мог бесплатно съездить один раз в год на Юг. Теперь за поездку придется платить – около семи с половиной тысяч рублей. Компенсация же просто смехотворная – сто рублей. Он не брызгал слюной, не топал ногами. С достоинством, спокойно, но с горечью и обреченностью пожилого человека, говорил вслух то, что не мог больше носить в себе.