Волчица - стр. 29
Насте нравилось, что они с ней делали, и только когда их пальцы начали слишком уж откровенно натирать ей нижние губы, проникая внутрь и эдак эротически поглаживая и пощипывая, она решительно отмела эти поползновения показав мелким пакостницам крепкий белый кулак. Пальцы из влагалища сразу исчезли. Похоже, девицы знали о том, что недавно произошло с тем охранником, которого лягнула Настя.
То же самое случилось и тогда, когда Настя лежала на животе – одна умудрилась помассировать ей зад так, что Настя задохнулась от неожиданности и возмущения. Палец сразу же как испарился, видимо физиономия Насти, обернувшейся к агрессорше, не оставляла простора для фантазии. Врежет – как срежет, три года перед глазами будет стоять, как живая. Лесбы чертовы! Извращенки!
Настя не подозревала, что кроме процедуры массажа и ухода за кожей (эта рабыня должна выглядеть как можно товарнее!), Эдгель дал задание массажисткам – проверить белую рабыню на чувствительность к ласкам женщин. Может она просто не любит мужчин? И вообще – как отреагирует на интимные ласки девушек? Проверили. Доложат. Отреагировала так, что массажистка слегка струхнула – великанша легко может ее прибить, как какую-нибудь крысу, и ясно было, что она никого не подпускает к своим дырочкам.
Кстати сказать – Эдгель этому не удивился и не расстроился. Даже хорошо, что Наста – так ее на самом деле звали, со слов Меррель – оказалась эдакой недотрогой. Тем интереснее будет обламывать купившему ее господину. Просто Эдгель должен все знать о своем товаре – как и положено хорошему продавцу.
Меррель приходила несколько дней подряд – и каждый раз на все большее время. К пятому дню занятий Настя свободно говорила на всеобщем, к седьмому – могла читать то, что написано в книгах.
С письмом было сложнее – ведь письмо, это не просто запоминание знаков алфавита. Это еще и правила написания, но самое главное – моторная память. То есть пальцы должны помнить, как писать тот, или иной знак.
А еще – мозгу было сложно распознать текст, написанный скорописью. Одно дело – текст в книге. Если он и написан вручную, то сделано это так, что каждый может разобрать изображенные буквы. В скорописи все иначе – здесь знаки могли и пропускать, и тогда получалось что-то вроде «ма мла рму» – вместо «мама мыла раму». Человек, который годами изучал письмо, прочитывал этот текст легко. Новичок продраться через эти несуразности мог лишь с большим трудом. Но Настя знала – дай ей еще дней десять, ну край – недели две, и она будет писать и читать не хуже аборигенов.
За то время, пока она общалась с Меррель, у них с девушкой наладилось что-то вроде дружеской связи. Ну… не дружеской, но связи, когда от человека к человеку тянется невидимая нить, соединенная со струнами души. Ее трудно закрепить, легко порвать, но… такая связь иногда единственная отдушина там, где все вокруг враждебны или просто равнодушны. Человек существо стадное, ему обязательно с кем-то надо дружить. Это нить может превратиться в крепкий шпагат, потом в канат, который невозможно оборвать. А может и лопнуть в любой момент – от недоброго слова, недоброго поступка, просто потому, что ниточку не захотели укрепить.
Меррель рассказала Насте, куда та собственно попала. Девочка была образована не хуже какого-нибудь доцента, или даже профессора, и Настя была очень удивлена, что рабыня вдруг оказалось таким разносторонне образованным человеком (в рамках своей цивилизации, конечно). Кстати, когда Настя спросила Меррель, чем та занимается у Эдгеля, в чем собственно заключаются ее основные обязанности – девушка снова закаменела лицом, и после долгой паузы бесцветным голосом сказала, что исполняет свое предназначение. И больше не проронила ни слова, хотя Настя и пыталась разъяснить эти туманные слова.