Вокруг света - стр. 42
Дикий зверь всегда уносит созерцателя в самую глубь времени. Встреча со зверем распахивает пласты времени. Доисторические эпохи взирают на тебя звериными очами. И на мгновение ты оказываешься там.
А если не на мгновение?
Я задирал голову, стараясь разглядеть среди ветвей и звезд точку спутника или пульсирующие огни самолета, но многоцветные песчинки и камни неба были неподвижны. Нет, они как будто шевелились, переливаясь огнями, но оставались на месте… На самом-то деле смещались. Большой Ковш уже весь висел над лесом, хотя незадолго до этого я видел только его крутую ручку. Но спутники и самолеты движутся быстро, всегда вызывая удивление в первый миг. В ответ пульсирующим огонькам в нас вспыхивает что-то. Может, это непреходящее вечное ожидание. Оно тлеет искрой.
Утром я отправился дальше, любуясь осенними красками и вспоминая… нет, не Пушкина, а его предтечу, Лю Юйси:
Почти за тысячу лет до Пушкина это написано. Не знаю, мог ли Александр Сергеевич читать это.
Хотя что ж удивляться. Переклички поэтов вещь распространенная.
Это начало стихотворения Цзя И, жившего во втором веке до нашей эры. А вот начало другого стихотворения другого поэта:
Как мы помним, на бюст Паллады уселся ворон. На Западе превозносят это стихотворение, о Цзя И никто не вспоминает.
Совпадение очевидно, даже интонации похожи. Перекличка через две тысячи лет разных культур вызывает изумление, но, если подумать, что тут странного? Поэты черпают вдохновение из одного источника. И даже судьбы у них бывают схожи. Как, например, у тех же Цзя И и Эдгара По.
Цзя И блестяще начал карьеру царедворца, но затем по навету завистников попал в опалу, был сослан в отдаленную провинцию с непривычным жарким и влажным климатом, заболел и в тридцать три года скончался. Автор второго отрывка тоже плохо кончил, в белой горячке, в богадельне. Было ему всего сорок лет.
Так размышляя, ехал я на скрипящем велосипеде, а чаще шел, ведя железного ослика рядом: дорогу забивали травы.
Нет, у того бессмертного ослик был побыстрее моего велосипеда. Он запросто покрывал огромные расстояния Поднебесной. Утром его хозяин мог слушать цинь где-нибудь на юге, в Цзянсу на Желтом море, а полдневный чай распивать где-нибудь в Турфане… Мне вспомнилась бабушка из Восточного Туркестана, сиречь Уйгурстана, ну, или Синьцзяня на новый лад, что буквально и означает Новая граница, ее домик в тени шелковицы в Кульдже. Дедушки я не знал – тот пропал без вести, сражаясь с японцами. Бабушка рассказывала, что это был тихий и сумрачный русский, курил свою трубку и резал из дерева различные фигуры, стулья, кровати. Он был резчиком. Ему как раз и заказывали бессмертных и других персонажей, одноногого быка Куя, например. Чжан Голао у него сидел на осле задом наперед. Эту фигурку никто не купил даже за бесценок, потому что у осла отломилось ухо. Ведь он один из главных гадателей, а отломленное ухо – явный знак, и даже словоохотливой бабушке не удалось никого убедить, что знак добрый.