Вокруг державного престола. Батюшка царь - стр. 19
Так в трудовых буднях незаметно пробежали ещё два года.
Северная осень тысяча шестьсот тридцать седьмого года миновала быстро, не успев порадовать и очаровать монахов, живущих в скиту, привычными для этих мест светлыми ночами, студеными рассветами с изморозью на поникшей и отяжелевшей траве, пламенеющей багряной листве и буйством ярких красок осеннего неба, моря и тайги.
Снова пришла зима, оказавшаяся на редкость студеной и вьюжной. Выпавший снег укрыл землю, обледеневшее море, тайгу густым и пушистым покрывалом. Но даже принарядившиеся в теплые белые шубы деревья трещали от ударивших морозов. В редкие солнечные дни твердый снежный наст сверкал хрустящим алмазным инеем. В непогоду со стороны моря долетала стылая и вьюжная поземка. Огромные льдины с диким скрежетом выпирали из разыгравшейся воды и падали, вздымая вверх ледяные брызги.
По утрам, дрожа от холода в своих маленьких кельях клетушках, монахи одевались и умывались ледяной водой при свечах. Морозная стужа безжалостно проникала сквозь плохо законопаченные щели в окнах. В кувшинах к утру замерзала вода, и умыться ею было невозможно. Прочитав заутреню в выстуженной за ночь церкви, монахи уныло возвращались друг за другом по узкой и протоптанной в снегу тропинке. Успев продрогнуть на обжигающем ледяном ветру, дующем с севера, они собирались в полутемной трапезной перед позолоченным киотом и простуженным хором пели тропарь. После чего Елеазар благословлял выставленную на длинном и тщательно выскобленном столе скромную трапезу и раздавал каждому просфору.
Первым во главе стола усаживался он сам, как иеромонах и настоятель храма. По обе стороны от него с кряхтеньем и молитвами усаживались старцы Феофан и Амвросий. Рядом присаживались и остальные соборные старцы. Прочитав молитвы, в молчании приступали монахи к трапезе под продолжающееся монотонное чтение жития святых одним из братьев, который стоял у киота на коленях и отбивал земные поклоны. После трапезы расходились по своим клетушкам, отдыхали и снова молились. Глядя на разрисованные витиеватым морозным узором слюдяные оконца, монахи с тоской вспоминали теплую и солнечную весну, её яркие, живые и нежные краски.
Казалось, что время застыло, и уже ничто не может всколыхнуть зимний покой и тишину их отшельнической жизни.
Но все изменилось, когда однажды вечером в пургу и метель в скит пришел еще один человек, пожелавший обрести схимничество в отдаленной северной обители.
Звали этого человека Федор Булгаков, происходил родом из богатого купеческого рода и перед тем, как прийти в скит, проживал в Москве, пьянствовал и куражился, успев по неосторожности сжечь родительский дом, доставшийся в наследство. Оставшись без средств, Федор стал промышлять разбоем на глухих заповедных тропах в отдаленных сельских уездах. Потом неожиданно он осознал собственное беспутство, бросил разбойничать и отправился в Архангельск.
Спустя несколько дней во главе небольшого отряда стрельцов в скит на санях прибыл капитан стрелецкого полка Иван Паршуков. С собой он привез указ о поимке государева вора Федора Булгакова, дальнейшего помещения его в Архангельский острог и предания пыткам за разбой. Неизвестно какой состоялся разговор между Елеазаром и Паршуковым, а только капитан уже на следующий день отправился восвояси. Булгаков остался в скиту. И старец приставил его помощником келаря.