Воинский дискурс: три источника, три составные части - стр. 34
«Смена вех» неизбежно отразилась и на воспитании воинского духа. В отличие от прежних уставов, безапелляционно требовавших непременного разбития неприятеля после первого же жестокого удара, результат атаки описывался теперь гораздо скромнее и осторожнее: «…шагах в восьмидесяти или ста от того места, где врубиться или остановиться должно, приказать… скакать во всю конскую прыть и напасть как возможно сильнее (курсив мой. – С.З.)» [156, с. 36]. Останавливаться требовалось для открытия огня из пистолетов и карабинов, что сводило на нет всю силу удара кавалерии и все значение доброго употребления палашей. Неопределенность результата удара подспудно укрепляла читателей во мнении, что атака может быть и отбита. Подобная «условность» является совершенно недопустимой для воспитания военного человека.
Единственный раздел устава, который написан более живо – «О службе кавалерийской» – представляет собой наставление по организации гусарской службы, причем, как ни парадоксально, оно отсутствует в самом «Уставе о полевой гусарской службе». Уже с пятой главы наставления автор переходит на свободный слог, в ряде случаев излагая текст от первого лица. Изложение уставных требований превращается в суровое и правдивое наставление, изобилующее яркими примерами боевых действий кавалерии, образными сравнениями, насквозь проникнутое воинственным духом и чувством товарищества.
Наставление не боится называть малоприятные вещи своими именами, чем разительно отличается от современных ему уставов, предпочитавших употреблять более или менее обтекаемые формулировки; оно рекомендует употреблять достаточно крутые меры, впрочем, стараясь аргументировать особенно жестокие реалии войны: «…надлежит рубить и колоть без пощады все, что встретится… Когда неприятель не может надеяться [получить] помощи, и дело уже решено, тогда можно брать пленных, а инако будут они весьма в тягость, и лучше всех рубить» [156, с. 17]. Можно по-разному относиться к такой «кровожадности», но при этом неплохо помнить рекомендацию А.В. Суворова, добавить в обучение войск экспрессивные команды коли, ударь в штыки, вали на месте, докалывай, гони, ломи, режь, руби, бей[47], воссоздававшие достоверную атмосферу боя и служившие закалке психики воинов. Попытки в данном случае обходиться «эвфемизмами» ничего, кроме вреда, выражающегося в дезориентации и замедленной адаптации к травмирующим боевым впечатлениям, принести не может.
Суворовская записка о боевом порядке и ведении боя перед сражением при Фокшанах (1789) также предписывала кавалерии «рубить бегущих без пощады» до тех пор, пока не определится исход сражения; только когда «рубят остатки», можно было начинать брать пленных. Как видим, тактика действий отечественной кавалерии находилась в полном соответствии с требованиями наставления «О службе кавалерийской» задолго до выхода последнего. Приписывать его авторство Фридриху Великому, на наш взгляд, не вполне обосновано.
Храбрость снова выходит на первый план в наставлении в ряду качеств, от которых зависит исход атаки, в особенности храбрость командного состава: «Весьма пристойно тому, кто командует… быть впереди своих людей для возбуждения в них смелости и дабы чрез то с большим правом требовать от них храбрости… Шеф полка всегда есть главная причина храбрости своих людей» [156, с. 27–28]. Наставление недвусмысленно указывает на необходимость воспитания подчиненных личным примером по принципу «делай как я» и предписывает начальнику всячески проявлять в атаке инициативу, поскольку «слава его зависеть будет единственно от его собственной храбрости и разума» [156, с. 29]. Сама возможная неудача, поскольку неприятель и сам может проявлять «твердость, храбрость и силу», и вследствие «робости» соседей, обязывает гусара безоглядно прорубаться сквозь строй врагов, движимому ничем иным как инстинктом самосохранения, «ибо тогда ему нет другого спасения, как собственная его и людей его храбрость. Таким образом не будет он отрезан, продаст дорого тех, которых он потеряет, и не будет участвовать в стыде сотоварищей, от трусости произошедшем» [156, с. 30]. Суровый и правдивый психологизм наставления делает честь любому уставному документу.