Воин - стр. 16

Федор Колесов – глава Туркестанской республики. Еще два года назад конторщик на железнодорожной станции, Двадцать семь лет от роду.

Всеволод Вотинцев – председатель ЦИКа Туркреспублики. Потомственный семиреченский казак. Двадцать семь лет. Учился в Ташкентском кадетском корпусе.

Иван Белов – комендант гарнизона Старой крепости. До 1917 года служил в Фергане посыльным при штабе генерала Полонского. Двадцати шести лет.

Владислав Фигельский – председатель Совнаркома города Ташкента. Тридцати лет. До революции учитель математики в Самарканде.

Константин Осипов – главком войск Туркестана. Окончил землемерное училище. Прапорщик. Двадцать три года.

Николай Шумилов – председатель Ташкентского совета рабочих и солдатских депутатов. До революции разнорабочий. Бежал с пожизненной каторги. Боевик по кличке «Черный».

Михаил Качуринер – комиссар финансов республики. Двадцати двух лет.

Почти все большевики и эсеры из правительства Туркестана были очень молоды. Если отбросить в сторону громкие названия их высоких должностей, то мы увидим ватагу дерзких малограмотных парней. Недовольные своим местом в обществе, бедностью, объединенные в тщеславные партии они учинили жестокую бойню в родной стране, развалили государство и поставили себя на место статских советников, губернаторов, земских старост и полицейских исправников.

Но опыта по обустройству и управлению государством эти молодцы не имели. Опыт неподчинения, опыт организации грабежей и убийств – революционный опыт – был, но вот опыт созидательного администрирования – увы!

– 25 -

Зависть и ненависть к людям зажиточным, знатным и известным мутила их разум с отрочества. Эти страсти подогревали в малограмотных умах обнищавшие дворяне-марксисты. Они ловко объяснили причину неуспеха «на уроках справедливости» в революционных кружках: «вы работаете, а «они» жируют за счет вашего труда».

Этой мутной инъекции в девственные умы, не тронутые ни образованием, ни религиозным воспитанием, ни опытом прожитых лет хватило, чтобы пойти по кровавой дороге. Убей богатого и все, что «незаконно» принадлежало ему – твое! Забирай! Ведь его «богатство» создано твоими руками. Так выглядит лицо любой революции, если стереть с него крем романтики, маскирующий животное нутро зависти сотворяющих торжество «справедливости».

Ботт вошел в цех и, козырнув по-военному, кивнул головой в знак приветствия. Реввоенсоветовцы поднялись со своих мест и уставились на вошедшего, не отвечая на приветствие. Повисло напряженное ожидание.

– Я от Осипова, – бодро выговорил адъютант и, помявшись, добавил, – и всего народа Ташкента.

– Ух, ты! – вскинулся Колузаев, – всего народа? – Он усмехнулся: – А пупок не развяжется?

– А давайте развяжем ему! Прямо здесь! – вступил в разговор чекист Манжара. После вчерашнего ранения он придерживал перевязанную руку. Его лицо выражало страдание.

Реввоенсоветовцы зашумели. Колузаев махнул рукой, успокаивая товарищей, и задал вопрос, подойдя к Ботту вплотную:

– Правда, шо комиссары ЦИКа расстреляны?

– Комиссары у нас, – глаза Ботта заблестели и забегали. – Они изолированы. Мы, как интеллигенты, не позволим эксцессов…

– И шо вы хочите? – продолжая смотреть в упор, напирал Колузаев.

– Другую власть!

– И шо за власть? – процедил сквозь зубы председатель.