Воин эпохи Смерша - стр. 31
Он часто искал сослуживцев по довоенной Литве, по гарнизону в местечке Вилкавишкис, но так и не смог встретить свидетелей 22 июня 1941 года.
Это случилось только зимой полтора года спустя…
Однажды он, выполняя оперативное задание на грузовой машине – полуторке ГАЗ-АА с простреленными бортами и помятыми крыльями, перемещался по заснеженной грунтовой дороге из одного участка фронта на другой. Это было утром. Восходящее солнце окрасило пунцовым цветом кромку горизонта.
«Нехорошая примета, солнце словно всходите кровью», – неожиданно подумал Александр.
По обочинам большака валялась искореженная броня: танки с оторванными башнями, орудия с развороченными стволами, перевернутые и сожженные бронетранспортеры, закопченные остовы грузовиков и легковушек. Вокруг этой техники лежали в неестественных позах припорошенные снежным саваном и застывшие тела неприятельских солдат.
«Вас послали на верную смерть в Россию, – стал размышлять военный контрразведчик Александр Шурепов, поглядывая из тесной для его роста кабины полуторки на печальную картину тлена металла и плоти. – Видно, так немцы торопились, отступая под ударами наших воинов, что даже не успели не только нарезать березок для могильных крестов, но и похоронить своих соплеменников».
Скоро машина въехала в какую-то «обугленную», как он назвал, деревню с разрушенной церквушкой и сожженными избами. У снесенной, очевидно, снарядом верхней части звонницы валялись два расколотых колокола, искореженный крест и окоченевший труп немецкого солдата.
«Видно, наблюдатель или корректировщик», – подумал Шурепов.
В одном из дворов лежала туша обглоданной лошади, белеющая ребрами и частью позвоночника. Чувствовалось, что над убитым осколком в голову животным активно поработали и люди, и звери, – явно видны были места, где прикасались к почерневшему мясу ножи и топоры человека, а где рвали жесткую мякоть застывшей на морозах конины клыки оголодавших собак и лесных хищников – волков, жирующих от «даров войны». Их разведется тут со временем великое множество.
На холодных пепелищах стояли лишь остовы печей со стойкими дымоходами. В двух местах они «работали» – топились печи, и сизый дым причудливыми спиралями буравил хмурое и низкое небо, изредка прожигаемое острыми солнечными лучами.
«Неужели народ остался? Где и как он выживает? Просто интересно, – размышлял про себя Александр. – Надо расспросить смельчаков».
Проезжая мимо одной из «жилых изб», он заметил копошащееся серое существо рядом с русской печью со встроенной плитой. Александр приказал водителю остановиться. Выпрыгнув из машины, он подошел к неизвестному человеку, который оказался сухощавой старушкой, сумевшей запеленать себя, как в кокон, разными тряпками, платками, веревочками и тесемочками.
– Здравствуйте, бабушка! – с неловкостью проговорил Александр, понимая, как она может здравствовать в таких условиях.
– Добрый день, мил человек, – проскрипела старушенция с виду лет под восемьдесят.
– Как вас зовут? Что вы тут делаете?
– Елизавета Владимировна… А что делаю – варю на своей не разрушенной плите конину.
– А где живете?
– В яме…
Она, не ожидая получить встречный вопрос, ткнула палкой в сторону, видно, бывшего огорода и вырубленного сада.
– Там мы с моим родненьким… с больным человечком обитаем.