Воевода - стр. 27
– Ганзейские купцы? – встрепенулся Егор. – Так это как раз то, что надо! Уж кто-кто, а они на нехватку золота никогда не жаловались.
– Па! Вы посмотрите-то на него, други! – обратился к своим землякам северянин. – Он ни про Упсалу-то, ни про Стекольну ничего не знает, ан ужо с ходу одолеть собирается! Пустозвон-то он и трепач. На-ко, как вы токмо подумали свои головы ему доверить?
– Как ты меня назвал? – Князь выдернул из ножен саблю и вскинул перед собой, наставив Трескачу в горло. – Повтори, я не расслышал.
– Постой, постой, княже, не гневайся! – метнулся вперед Острожец, выдернул своего знакомца из-под клинка, быстро вытолкал за дверь и выскочил следом. Постучал кулаком северянину по лбу: – Жить надоело, Игнат? Это же не боярин княжий, это ватаги ратной атаман. Ушкуйники глупца и труса за родовитость одну в вожаки себе не выберут. И рубиться он умеет без жалости, и города брать. И жену свою из невольниц в княгини на Воже-озере посадил.
– Анде как же так-то можно, Михайло? – растерянно спросил северянин. – Он же не ведает, не понимает-то ничего вообще! Куда идет, на кого-то, с какой силой столкнется-то? Ты же с ним, ровно-то с писаной торбой, носишься!
– Удачлив он, Игнатушка. Везуч. А везение, сам знаешь, любое умение и талант ратный переплюнуть способно, – развел руками Острожец. – Потому на него капитал весь и ставлю. Странен наш атаман. Иной раз простых вещей не понимает, а порою никому не ведомые тайны определяет с легкостью. И везуч, везуч бесов сын до невероятности!
– Удача-то, она капризуля, – Трескач, зачерпнув снега, отер лицо. – Сегодня она здесь-то, ан завтра отвернулась.
– Вот и нужно за хвост ее хватать, пока рядом, – похлопал северянина по плечу Острожец. – Не тебе меня учить, как верно серебро пристраивать. Вот посмотри на себя. Так хорошо начинал, все в твоей власти было. И гляди, до чего доторговался? Ни кормчих, ни кочей, ничего ныне во власти твоей. Порешит тебя князь во гневе – и никто его не осудит. Сам ведь язык распустил, оскорблять начал… – Купец поежился, похлопал себя ладонями по плечам: – Ой, не поболтаешь тут у вас на воздухе. Холодно… – И Острожец нырнул обратно в дом.
Трескач вошел следом, поклонился:
– На-ко, лешшой… Не гневайся-то, княже, не хотел ничего-то обидного молвить. От и Михайло-то сказывает, ему ерунда-то какая послышалась. Ан я ведь-то ни единого плохого-то слова не сказывал. Про решительность-то твою молвил да про преданность тебе-то воинов твоих. Балуешь ты их, наверное-то, много, коли так преданы все до единого.
– Видать, и вправду послышалось, – опустил клинок Егор, который тоже не особо жаждал проливать человеческую кровь. – Бывает. Так что с кочами? Корабли ты нам дашь?
– Имею о сем две оговорки-то, княже, – хмуро ответил северянин. – На море-то я командую, и никто более. Слушать меня с первого слова-то без пререканий.
– Тебя слушать? – не понял Егор. – Ты что, с нами хочешь поплыть?
– Мне без кораблей-то своих делать на земле-то нечего, – обреченно махнул рукой северянин. – Охти-мнециньки! Продать-то их вам – без кочей останусь. За долю отдать – опять-то без кочей. Загубите в походе-то – тем паче без них. Как ни крути, все едино выходит-то сиротой без дела маяться. Уж лучше-то вместе с ними пропаду, коли-то жребий такой выпал.