Военные пацаны (сборник) - стр. 27
С тем чтобы как‑то разрядить обстановку, разговор возобновил дипломатичный Салауди:
– Времени уже прошло много, но рано или поздно… – Непрочитанная бумажка отправилась обратно в карман.
– Я все понимаю, – бросив взгляд в сторону главы поселка, твердо произнес участковый. – Закон есть закон. – Видно, что, как и все правоверные сельчане, участковый находится под влиянием старейшины. – …Но присутствовать при задержании никак не могу: я здесь живу и хочу, чтобы и моя семья тоже жила.
– Правильно говоришь, Хасан. – Глава, всем своим видом дав понять, что разговор окончен, встал. – Сам понимаешь, Ризван, весь поселок уже знает, что вы приехали. Закон есть закон. – Смысл, вложенный в последнюю фразу уважаемого человека, хоть он и не старался ее подчеркнуть, все присутствующие поняли как надо.
– Согласен, Апти-ходжа, – ответил Ризван, внутренне почувствовав, что глава все же идет с ним на контакт. – Так вы хоть нарисуйте или так объясните, где его дом находится.
– О нашем разговоре никто не будет знать, – добавил Салауди.
Ризван одобрительно посмотрел на своего зама.
Участковый вновь бросил взгляд на старика, в ответ тот слегка кивнул…
Эжиева взяли без шума, в сарае, за огородом.
Посадив задержанного в салон бронированного «УАЗа», группа немедленно выехала. Но информация о его задержании тут же просочилась и к родственникам ингуша, и в Назрановский райотдел милиции. А также по ходу движения колонны на пост «Вязьма-10».
Всю недолгую дорогу Салауди, сидящий в «Жигулях», сосредоточенно перебирал четки и изредка, сам того не замечая во время внутренней молитвы, шевелил губами. Около одиннадцати часов, приближаясь к знакомому ингушскому посту, он вынул из бардачка сопроводительные документы, чтобы предъявить их для регистрации. Достав из кармана, на всякий случай сверху приложил постановление о задержании Эжиева:
– Показать, не показать… – произнес он задумчиво.
Это были последние слова в его жизни: сквозь лобовое стекло в левую сторону груди вонзилась автоматная пуля, следующая сразила водителя.
Машина, зашлепав пробитыми скатами, съехала в кювет, в левый борт кабины втерся ехавший позади «УАЗ» с пробитым двигателем – тяжело раненный водитель этой машины не смог справиться с рулевым управлением. Безжизненное тело Салауди уперлось плечом в дверь, ничего не выражающие остекленевшие глаза продолжали изучать печать на документе.
Завязалась перестрелка.
По автомобилям стреляли люди в гражданской одежде и в масках. Как они возникли по обочинам дороги между постом и машинами, никто из колонны так и не понял. Отчаянная перестрелка велась минут десять, при этом потери понесли обе стороны.
Командир запоздало схватил микрофон радиостанции, с силой сжал тангенту:
– «Самара» сто двадцатому!
– На связи «Самара».
– Нападение на нашу колонну у десятого поста… похоже на засаду! – В открытом эфире запрещено сообщать количественные потери. – Есть «двухсотые» и «трехсотые»!
– Высылаю помощь! Известно, сколько нападавших?
– Было восемь-десять, сейчас меньше!
Отбросив микрофон в сторону и заменив магазин, Ризван возбужденно крикнул водителю:
– Езжай на них!
Люди, находившиеся в засаде, вероятно, не ожидая такого поворота событий, прекратили стрельбу и, не подбирая своих раненых и тела убитых товарищей, стали пятиться к блокпосту: «УАЗ» с виду обыкновенный, но пули его отчего‑то не берут.