Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - стр. 38

. Спустя сорок лет другой московский дипломат, Д. Герасимов, рассказывал в Риме, что его государь способен выставить армию в 150 тыс. всадников[164]. Имперский же посол Франческо да Колло в своем отчете о поездке в Московию и вовсе пишет, что Василий III в случае необходимости «может поставить под ружье около 400 тысяч конников, по большей части лучников, а также других – копьеносцев и владеющих саблями»[165].

Эта традиция описания московского воинства как чрезвычайно многочисленного была продолжена и позднее. Так, к примеру, венецианский дипломат Доменико Тревизано в своем отчете о посольстве к Великому Турку (османскому султану) в 1554 г. отписывал венецианскому сенату, что сей Турок «с герцогом Московии поддерживает прочный мир, скрепленный договором; этот герцог великий государь, владеющий многими землями и великим множеством людей и пользующийся авторитетом, который делают [его] стране сто пятьдесят тысяч всадников на хороших конях, пригодных для войны». Его коллега, Марино Кавалли, в 1560 г. сообщал сенату, что «несомненно, к Московии стоит отнестись с большим уважением, ибо эта страна способна выставить сто пятьдесят тысяч всадников и шестьдесят тысяч пехотинцев-аркебузиров, снабженных сильной артиллерией, и, сражаясь против татар и поляков, русские всегда выходят победителями»[166].

Зачем русские дипломаты преувеличивали военное могущество своего государя – в общем-то понятно. Рассказывая иностранцам о «тьмочисленности» государевых ратей, лукавые московские послы, следуя данным им инструкциям, стремились, с одной стороны, показать потенциальному партнеру, что с Московией выгодно иметь дело как с могучим союзником. С другой же стороны, рассказы о десятках и сотнях тысяч воинов, которых может выставить московский правитель, могли заставить сильно призадуматься возможного агрессора: стоит ли связываться с таким сильным противником, стоит ли овчинка выделки? И в том и в другом случае русским было выгодно преувеличить свои силы, и, допуская утечку информации, они делали это вполне сознательно, позволяя иностранцам увидеть или услышать то, что им, хитрым московитам, было выгодно.

Опасно полагаться и на показания пленных, которые можно встретить в иностранных источниках – например, в переписке военачальников и их сюзеренов – противников Русского государства[167]. В Москве достаточно рано сложилась традиция предписывать своим ратным людям определенный порядок поведения в плену. В наказах воеводам четко и недвусмысленно говорилось: «Ково из них (ратных людей. – В. П.) на поле возмут тотаровя и учнут про вести розпрашиватъ и они б сказывали: что на Туле, и на Дедилове, и на Резани, в Резанских пригородех, и в Шатцком стоят бояре и воеводы многие, и со многими людьми, и литва, и немцы, и тотаровя казанские, и свияжские, и всех понизовых городов, и мещерские многие казаки и стрельцы с вогненым боем; а на берегу в Серпухове, и на Коломне, и по всему берегу стоят большие бояре и воеводы многие со многими людьми, и стрельцы многие, и казаки донские и вольские и яицкие, и терские атаманы, и казаки, и черкасы, и немцы, и литва, и всякие иноземцы многих земель, многие с вогненым боем; а мы, по вестям смотря, идем с Москвы против недруга своево крымсково царя, где ево скажут, со всею землею и с прибыльными ратьми»